От Сунь-цзы до Стива Джобса: искусство стратегии
Шрифт:
• Война есть продолжение политики другими средствами. 23 июля 1914 г. Австро-Венгрия направила Сербии неприемлемый ультиматум, тем самым сознательно пойдя на риск развязывания европейской войны. Это политическое решение основывалось на оценке вероятностей – точь-в-точь как при игре в покер. Правители Германии, России и Франции посчитали, что война может быть им выгодна, поскольку дает неплохие шансы выиграть больше, чем проиграть. Причиной войны стало не только то, что в Германии и в России у власти оказались два самых глупых за всю историю этих стран императора. Ее причиной стало также и то, что правящие круги обеих стран относились к войне как к одному из способов проведения политики, такому же допустимому, как и все прочие. В любом случае когда-нибудь придется воевать, полагали они, так какая разница, случится это чуть раньше или чуть позже…
• Война приняла чудовищную форму в силу успехов технического прогресса. Количество снарядов, использованных на полях сражений, оказалось в сто раз больше, чем предполагалось накануне войны. На Верден в 1916 г. обрушилось 25 миллионов снарядов (каждый четвертый из них не разорвался и до сих пор лежит в земле). Солдат, вооруженный пулеметом, мог убить сотни атакующих. Еще одной новинкой, подаренной развитием смертоносных технологий, стало применение отравляющих газов. Своего пика эти технологии достигнут с изобретением
• Генералы Первой мировой пытались добиться преимущества массированными атаками. К несчастью, технические средства давали преимущество как раз тем, кто оборонялся. Ни одна из сторон не могла достичь решающего перевеса. Подготовка к наступлению одной армии служила предупредительным сигналом для другой, которая спешно усиливалась. В итоге происходили кровопролитные и безрезультатные столкновения. Это прекрасно вписывалось в стратегию угробить как можно больше народу, но явно противоречило здравому смыслу и тому, к чему всегда стремился Наполеон (модель войны по Клаузевицу), добивавшийся наибольших успехов ударами не в самое сильное, а в самое слабое место противника.
• Война велась прямолинейными способами. Есть цель: прорвать фронт; есть средство – массированная атака. Каждая враждующая сторона всегда знала, что намерен предпринять противник. Такие приемы, как военная хитрость, обман противника и скрытый маневр, не использовались в принципе, поскольку люди, руководившие военными операциями, верили только в силу. Клаузевиц не был последователем Сунь-цзы, как Наполеон не был последователем Макиавелли. Если бы Наполеон проникся идеями Макиавелли и попытался применить их на практике, он не потерял бы свою империю (существует экземпляр «Государя», который читал Наполеон; на полях книги сохранились его насмешливые комментарии, проникнутые гордыней – одним из семи смертных грехов, погубивших не только французского императора). Точно так же, если бы Жоффр, Нивель, Петен, Фалькенхайн, Гинденбург и Людендорф изучили труд Сунь-цзы столь же внимательно, как Клаузевиц, они с меньшим рвением бросились бы устраивать бессмысленную бойню, за которую несут полную ответственность.
Тот, кто из первого ряда партера наблюдал за самоубийством цивилизации, имеет полное право усомниться в системе мировоззрения, подразумевающей это самоубийство, отнюдь не предопределенное историей, но задуманное и осуществленное самими людьми. Великая война опровергла идею Гегеля о том, что история движется в заданном направлении, приближаясь к миру и демократии.
Ключевые понятия в мировоззрении Клаузевица
Подумать только: больших пальцев на ногах в мире больше, чем людей.
Клаузевиц дает свое определение войны, которую сравнивает с дуэлью:
Война есть акт насилия, цель которого – принудить противника исполнить нашу волю.
Это определение очень важно, поскольку показывает, что Клаузевиц, как и Наполеон, верил, что можно на протяжении длительного времени подчинять кого-то своей воле. В отличие от того же Макиавелли, который не был столь наивен и считал войну одним из этапов переговоров. При этом он прекрасно сознавал, что и после, и до сражения противник ни за что не откажется от преследования собственных целей. Война, понимаемая как дуэль, есть кульминация взаимоотношений, от которой зависит дальнейшее развитие событий. В XVI, XVII и XVIII вв. люди полагали, что кульминацией взаимоотношений являются переговоры.
Клаузевиц был убежден, что Наполеон добился военных успехов потому, что сумел изменить правила ведения войны. Он намеревался определить правила современной войны, ведущие к успеху. Из модели Наполеона он позаимствовал несколько положений:
Туман войны. Клаузевиц отмечает, что полководец не может в точности знать, что происходит в каждый конкретный момент времени. Реальная война имеет лишь отдаленное сходство с заранее выстроенной схемой. Поэтому необходимо учитывать влияние случайностей.
Трение. В понятие «трения» Клаузевиц включает все, что мешает проведению военной операции; все, что легко поддается определению, но чего трудно добиться на практике. Поломки и аварии, ошибки, опоздания нарушают гармонию стратегии. Чем больше технических средств используется в войне, тем выше значение «трений». На примере войны особенно ярко проявляется способность материи сопротивляться идеям. Чтобы снизить влияние трения, Клаузевиц предлагает интенсивные тренировки и разработку процедур. Отметим, что понятие трения представляет собой существенный вклад Клаузевица в доктрину современной войны, для которой характерно значительное использование технических средств. Технические средства обычно связаны между собой, и поломка одной детали выводит из строя целый комплекс. Чтобы машина ехала, все ее части должны быть исправны. Стоит сломаться одной из тысячи деталей, и машина остановится. Это и есть трение в понимании Клаузевица. Один-единственный сбой из тысяч возможных способен нарушить ход операции, если в ней используется много техники.
Направление главного удара, или Schwerpunkt. Клаузевиц отмечает, что в начале своей военной карьеры Наполеон одерживал победы, хотя его войско уступало в численности войску противника. Например, в битве при Аустерлице, которая может служить ярким образцом успешной стратегии Наполеона. На самом деле речь идет о том, чтобы сосредоточить превосходящие силы именно в той точке и тогда, где и когда решается судьба сражения. В каждом сражении наступает решающий момент, от которого зависит его исход. Полководец должен уметь вычислить этот момент и обеспечить себе превосходство в этом стратегически важном месте. Вот почему необходимо единое командование операцией. Под Аустерлицем Наполеону противостояли войска коалиции; впоследствии маршал Фош писал, что после того, как ему самому пришлось командовать – вернее, пытаться командовать – армией коалиции, он стал меньше верить в гений Наполеона. Кроме того, надо, чтобы войска обладали большей по сравнению с противником маневренностью. В ночь перед Аустерлицким сражением Наполеон переместил свое войско, чем ввел в заблуждение противника. Обратным примером могут послужить ошибочные действия маршала Груши, вовремя не выдвинувшего свои войска на помощь Наполеону, в результате чего была проиграна битва при Ватерлоо. Как справедливо отметил Виктор Гюго, исход битвы решил Блюхер, появившийся в нужном месте в нужное время.
Учет вероятностей в стратегическом планировании. Поскольку туман войны способен разрушить любую рациональную стратегию, Клаузевиц, беззаветно веривший в рациональность, пытался рационализировать случайность путем введения понятия вероятности. В этом он также шел за Наполеоном, который говорил, что готов принять участие в сражении, если шансы на победу составляют не меньше 70 %. Подобная попытка подвести рациональное основание под случайность на первый взгляд кажется вполне разумной, однако она далеко не бесспорна, и вот почему. Во-первых, оценка вероятности всегда носит субъективный характер. Во-вторых, вероятность определяется как число благоприятных исходов по отношению к общему числу возможных исходов. Поэтому понятие вероятности в принципе неприменимо в ситуации, которая по определению является уникальной. В данном случае вероятность – это не более чем точка зрения.
В более общем плане Клаузевиц отмечает, что Франция доминировала в Европе потому, что сосредоточила в своих руках больше военных ресурсов, но в конце концов Европа одержала над Францией победу потому, что сумела мобилизовать равные с ней ресурсы. Отсюда он делает катастрофический для стратегического мышления вывод о необходимости перехода к последним крайностям.
Последние крайности
Лишь флюгер где-то ныл и плакал в вышине…
Клаузевиц высказывается в том смысле, что для подавления воли врага необходимо мобилизовать больше ресурсов, чем имеется у него. Но во время войны противник, не желая сдаваться без сопротивления, также постарается мобилизовать все свои ресурсы. Следовательно, происходит увеличение военных ресурсов, и на каждое дополнительное усилие в этом направлении одной стороны вторая сторона отвечает тем же. Тогда и наступает то, что Клаузевиц называет «переходом к последним крайностям». Все ресурсы страны мобилизованы на войну. Переход к последним крайностям превращает войну в схватку за выживание, в тотальную битву не на жизнь, а на смерть.
9
Перевод В. Левика.
Именно на этом и настаивает Клаузевиц, и самое ужасное, что мы воспринимаем его мысли как нечто банальное. Мы привыкли принимать неприемлемое. Между тем на стыке XVIII и XIX вв. в понимании того, что такое война и как ее следует вести, произошли глубокие изменения.
Вплоть до XVIII в. страны тратили на военные нужды лишь небольшую часть своих ресурсов. Армии насчитывали всего несколько тысяч – в худшем случае несколько десятков тысяч – солдат, а вооружения оставались достаточно примитивными. Доля погибших в таких войнах составляла незначительный процент населения. В битве при Азенкуре 25 октября 1415 г. французская армия, потерпевшая сокрушительное поражение, потеряла убитыми за день шесть тысяч человек. В 1916 г. в битве при Вердене потери французской армии составили 320 тысяч человек, а само сражение продолжалось десять месяцев. Разумеется, Азенкур был политическим и стратегическим провалом, но в океане нелепых бедствий он воспринимается как легкая рябь на поверхности воды. Верден не был для Франции стратегическим поражением, но для страны он обернулся невосполнимыми человеческими потерями. Сколько талантов, сколько блестящих, а может, и гениальных умов сгинуло в этой мясорубке – об этом мы можем только гадать. Вспомним хотя бы, что Шарль де Голль был дважды ранен – в Динане и под Верденом – и вполне мог быть убит.
До XVIII в. война никогда не носила тотального характера и не превращалась в смертельную схватку за выживание – скорее она походила на своего рода турнир, исход которого решал тот или иной спор. Во времена, когда большинство населения с трудом добывало средства пропитания, все знали, что война чревата большим голодом – ведь войска надо кормить. Жизнь была слишком сурова, чтобы идти на такие риски и тратить ценные ресурсы на идиотскую игру под названием «Кто кого убьет». Люди стремились избегать последних крайностей. Войны велись, но их ограничителем служил здравый смысл.
Какой контраст с тем, что происходило в 1945 г.! Что заявлял Гитлер в апреле 1945-го? Что немецкий народ проиграл, следовательно, он не самый сильный. Но выживает только сильнейший. Война нужна для того, чтобы узнать, кто достоин выживания, а кто нет. Это война до последней капли крови. Следовательно, немецкий народ должен погибнуть вместе со своим фюрером. И Гитлер дал Альберту Шпееру приказ разрушить все немецкие заводы до того, как они попадут в руки захватчиков. К счастью, Шпеер, рискуя жизнью, не выполнил этот приказ. Объясняя Гитлеру, почему он так поступил, он воспользовался его же логической аргументацией. Война не проиграна, заявил он, и заводы еще пригодятся рейху после того, как немецкая армия перейдет в стремительную победоносную атаку. Гитлер сделал вид, что ему поверил, – если только он не был настолько безумен, чтобы действительно поверить в подобные бредни. Зато он отдал другой, не менее сумасшедший приказ: эвакуировать все население из областей, занятых противником, сосредоточить его в центре Германии и сражаться до последнего солдата. Опять же к счастью, никто и не подумал выполнять этот очевидно невыполнимый приказ.
Концепция последних крайностей зиждется на идее о том, что войну выигрывает тот, кто сумеет мобилизовать больше ресурсов. Поэтому в геополитике преимущество получают самые большие и самые воинственные страны с наиболее централизованным типом управления. Это плохая новость.
«Полемос – отец всего, царь всему», – учил Гераклит. Полемос – это божество, олицетворяющее войну. Человеческими взаимоотношениями правят законы военного времени. После падения Наполеона Клаузевиц отмечает, что сдерживать взаимное усиление стало невозможно, и делает вывод о необходимости перехода к последним крайностям. Именно эта идея возобладала во франко-немецких отношениях начиная с поражения Пруссии в 1806 г. и заканчивая падением Франции в 1940-м и Германии в 1945-м. Какой-нибудь комментатор 1945 г. вполне мог бы похвалить Клаузевица за обостренное чутье. Мир действительно все быстрее катится к последним крайностям. Наверное, прусский стратег предвидел впереди темное будущее, движение к «внешним сумеркам», которое заставляло пошатнуться его рационализм.
Философ Рене Жирар выводит стремление к последним крайностям из своей теории миметического желания. По мнению Рене Жирара, человеческое желание имеет миметическую природу. Человек не способен испытывать самостоятельные желания, он желает того, чего желают другие. Чужой мне человек служит моделью моего желания, сам желая чего-либо, он указывает мне, чего я могу и должен желать. Но в этом случае желающий субъект и его модель вступают в отношения соперничества ради обладания желаемым объектом. Отсюда и берет начало насилие. Первоначально насилие основано на соперничестве за обладание тем или иным объектом. Но к этому исходному насилию добавляется вторичное, или миметическое, насилие: другой человек предстает как агрессор, что увеличивает количество насилия. Взаимное насилие сопровождается ростом насилия, что в конце концов приведет к уничтожению человечества. Это называется апокалипсис.