От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Янгфельдт Бенгт

В нобелевский круг входили не только члены семьи, но и люди, занимавшие руководящие должности в фирме. Это прежде всего Карл Вильхельм Хагелин, который в 1879 г. начал работать слесарем в бакинской нефтяной компании и завершил свою карьеру ее директором и шведским генеральным консулом в Петербурге; норвежец Ханс Ульсен, женатый на сестре Эммануила Нобеля Мине, руководитель внутренней и внешней торговли нефтяной компании, а после расторжения шведско-норвежской унии первый генеральный консул Норвегии в 1906–1908 гг.; Антон Карлсунд, главный инженер машиностроительного завода и руководитель работ по созданию двигателя по чертежам Рудольфа Дизеля (см. главу «Предприниматели»). Все эти люди также активно участвовали в различных делах и объединениях скандинавской

колонии.

На фотографиях изображены два ведущих представителя нобелевского концерна в Петербурге и Баку.

Вверху Карл Вильхельм Хагелин (1860–1955). Он родился в Петербурге, где его отец служил у Иммануила Нобеля. После ликвидации завода Хагелин-старший стал машинистом на ходившем по Волге пароходе. К. В. Хагелин получил первоначальное образование в русских школах и затем как вольнослушатель учился в стокгольмской Высшей технической школе, которую окончил в 1885 г. По возвращении в Россию он стал работать в техническом отделе Нефтяного товарищества, вошел в состав его правления и спустя несколько лет стал его техническим руководителем по Волжскому округу. В 1891 г. он был назначен директором бакинского филиала компании. 1890-е гг. были хорошим временем для нефтяной промышленности, и Хагелин за счет компании приобрел большие земельные участки. В 1906 г. он был назначен шведским генеральным консулом в Петербурге — первым консулом после расторжения унии с Норвегией.

Внизу Ханс Ульсен (1859–1951). Он был родом из норвежского города Драммена и женился на дочери Людвига Нобеля Мине. Ульсен молодым приехал в Петербург, где работал конторским служащим, пока в 1888 г. не основал собственную фирму. Некоторое время он был доверенным лицом Общего экспортного объединения Швеции, затем, в 1894 г., поступил работать в Нефтяное товарищество «Братья Нобель», где вскоре стал членом правления и руководителем ее торговой деятельности. В 1908 г. он покинул штатную должность в Нефтяной компании, но остался в правлении в качестве советника. В 1906–1908 гг. он был первым генеральным консулом Норвегии в Петербурге. Ульсен вошел в элиту нобелевской империи: «Эммануил, Ханс Ульсен и Хагелин хорошо сотрудничали друг с другом, — пишет Марта Нобель-Олейникова, — и заслуги в том, что „Братья Нобель“ достигли в то время превосходных результатов, следует разделить поровну между ними и многими другими».

Ульсен был энтузиастом оздоровительного спорта. Он любил кататься под парусом на буере по льду Финского залива, и ему даже удалось убедить Эммануила Нобеля, не испытывавшего к спорту ни малейшего интереса, приобрести яхту для катания по льду.

В своих неопубликованных мемуарах Ханс Ульсен пишет: «Поскольку я усердно занимался зимой и катанием на коньках, и бегом на лыжах, а также гимнастикой, а летом велосипедным и парусным спортом, греблей и плаванием, то мои шведские друзья прозвали меня „помешанным на спорте“».

Столпы шведской колонии

Помимо нобелевского круга были и другие личности, оказывавшие большое влияние на самосознание шведской колонии. Многие свидетельствовали о ключевой роли посланника генерал-лейтенанта Эдварда Брендстрёма, который дважды работал в шведской миссии в Петербурге: сначала в 1885–1891 гг. как военный атташе (тогда у него родилась дочь Эльза) и затем в 1906–1918 гг. как шведский посланник.

Брендстрём и его жена Анна обладали исключительным положением в жизни петербургского высшего общества. В доме шведского полномочного министра (посланника) бывали члены российского правительства, иностранные дипломаты, ученые и промышленники; кроме того, дом был естественным местом собраний для шведской колонии города и других шведов. Со смертью жены в 1913 г. многие представительские обязанности перешли к дочери Эльзе.

То было

нелегкое время; напряженные отношения России и Финляндии, мировая война и революции заставляли посланника проявлять и дипломатическое искусство, и мужество, и инициативность. Эльза Бьёркман-Гольдшмидт приводит такой пример: когда в феврале 1917 г. брались штурмом тюрьмы, на свободу выходили не только обычные заключенные, но и военнопленные, которые были арестованы чаще всего без всяких оснований. Многие из них, оказавшись на свободе, пытались найти защиту в дипломатической миссии страны, представлявшей интересы Германии, где их принимали с большим радушием: «Генерал Брендстрём сам беседовал с каждым из них и предлагал и впредь оставаться в миссии в качестве его личных гостей при том условии, что он официально уведомит российские власти о пребывании у него военнопленных и постарается законным порядком уладить их дела». Однажды Брендстрём сразу принял девятнадцать немцев (и еще многих шведов); последний гость покинул миссию спустя полтора года.

Отзывы о Брендстрёме — единодушно положительные, и когда «российские шведы» в 1920 г. в Стокгольме праздновали его семидесятилетие, дипломата особенно почтили за «мужественные дела в качестве представителя интересов Швеции в России, за надежную и заботливую поддержку шведов вне их родины в скверные и добрые времена и за горячее усердие, направленное на укрепление уважения к шведскому имени».

Сколь бы выдающимися ни были дипломаты, директора и инженеры, они, разумеется, составляли меньшинство шведской колонии; большинством же были рабочие и ремесленники. Изучение профессионального состава за 1896 г. родившихся в Швеции членов прихода показывает, что рабочие-металлисты (главным образом занятые на заводах Нобеля) были преобладавшей группой (45 %), затем шли сапожники (11,5 %), часовщики, инструментальщики и столяры (7 %) и портные (6 %).

Однако наиболее быстро растущей группой были на рубеже столетий инженеры и техники; о них и их женах нам известно больше всего, поскольку их быт отражается в переписке и мемуарах чаще, чем быт других. Подавляющее большинство прочих людей остаются безликой, анонимной массой, хотя мы и можем попытаться составить о них общее представление, перелистав ежегодно издававшиеся в Петербурге «Северные календари». Например, о Юхане Августе Аспенстрёме можно прочесть, что он пек хрустящие шведские хлебцы и жил в собственном доме на Малой Охте; о Юханне Русенквист, жившей на Невском проспекте, 120, квартира 10, —что она занималась шитьем корсетов, а ее муж был оценщиком; об Отто Сальстрёме — что он был кочегаром на паровозе; о сапожных дел мастере Карле Стрёмквисте знаем, что он жил в Столярном переулке, 16, недалеко от квартиры Достоевского…

Чрезвычайным посланником и полномочным министром Швеции при Императорском российском дворе в 1906–1918 гг. был генерал-лейтенант Эдвард Брендстрём. На празднике «Шведского общества» 6 ноября 1914 г. посланнику был вручен портрет маслом кисти финляндского художника и капитана Хюго Бакманссона, который создал портреты многих членов северной колонии. Этот портрет висел в помещении клуба вплоть до революционных лет, когда деятельность Общества в России прекратилась

Но что это были за люди? Кто были медник Франс Эмиль Сёдерблум, фрёкен Ольга Эберт и золотых дел мастер Исак Эстрём и его жена Элин, работавшая учительницей? Что побудило их уехать в Петербург и какова была их жизнь? И что произошло с ними в роковом 1917 году?

Наверное, мы никогда об этом не узнаем. Разыскания в архиве церкви Св. Екатерины могли бы дать нам несколько больше сведений — о том, когда они родились, когда переехали в Петербург и т. д., но едва ли еще что-нибудь существенное. Личности представителей привилегированных классов высвечиваются яснее, но, конечно, и их образы фрагментарны, количество фактов зависит от оставленных ими свидетельств.