От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы
Шрифт:
В магазине совершенное затишье, поскольку любые покупки и продажи сопряжены с бесчисленными осложнениями, пока у власти теперешние правители.
11 июля 1918 г.
Тебе не следует за меня тревожиться, ибо на улицах здесь совершенно спокойно и днем, и ночью, а что до холеры, то я соблюдаю всяческую осторожность и даже моюсь в кипяченой воде.
16 июля 1918 г.
Поскольку мы теперь уволили часть персонала, мне снова пришлось заняться печатанием на машинке, а потому сие изящное произведение…
Здесь страшно
К сожалению, в нашем клубе есть случай заболевания холерой — одна девушка, несмотря на то, что у нее не все было в порядке с желудком, выпила сырой воды или съела что-то сырое и, подхватив холеру, скончалась; ухаживая за нею, легкой формой этого недуга заболела и наша заведующая, так что клуб на некоторое время пришлось закрыть.
18 июля 1918 г.
Ты, должно быть, удивляешься, почему я пишу так часто? А между тем я сделал интересную покупку и намерен тебе о ней рассказать.
За время моего отсутствия здесь (Херлитц был в Швеции. — Б. Я.) открылось по крайней мере два десятка магазинчиков, в которых прежние богатые выставляют на продажу множество превосходных произведений искусства, мебели, картин, ковров и т. д. Цены, разумеется, весьма высокие, но я в послеобеденное время развлекался, гуляя и разглядывая все это. В надежде, что дела постепенно опять наладятся, я по случаю купил персидский ковер…
Как ты знаешь из газет, холера весьма распространилась, и я недавно на всякий случай сделал прививку у доктора Рёдера — человека, заслуживающего доверия и располагающего немецкой вакциной. Холера свирепствует главным образом в рабочих кварталах.
20 июля 1918 г., вечер
Хотя дела сейчас совсем не идут, мы надеемся на будущее, ведь жить надо и нам, и вам там, и тебе следует покупать все необходимое, дабы поддерживать силы и сохранять бодрость духа. Русские потом это оплатят.
У меня обещанные сделки с металлом, кажется, не состоятся, так как продано лишь немногое, и то с большими трудностями и «подмазками», а купленное шведским правительством еще лежит здесь, и неизвестно, выпустят ли русские рабочие его из страны. И все-таки я веду переговоры о действительно крупных сделках по табаку и по машинному оборудованию для каменноугольных шахт в Туле и других районах, которые теперь надо разрабатывать после того как Великороссия потеряла Украину. Стало быть, здесь живут не одним сегодняшним днем, но и думают о будущем.
16 авг. 1918 г.
Поскольку служащие конторы уходят в 4 часа и делать уже нечего, то чрезвычайно занятно побродить по вшивому рынку, зайти в Мариинский, в комиссионные магазины и поглядеть на все это великолепие из прежних богатых русских домов. Здесь понимаешь, в какой роскоши жили богачи и насколько разителен был в этой стране несправедливый контраст между «верхами» и «низами», и неудивительно, что народ жаловался, даже если теперь вожди заводят его слишком далеко в другую сторону. Я купил, в частности… старую немецкую (картину маслом. — Б. Я.) XVII века, которую
Относительно общей ситуации тебе известно из газет, и, похоже, дело идет к тому, что скоро этот мыльный пузырь лопнет. Он бы лопнул давным-давно, если бы немцы не поддерживали их под руки, и эта поддержка в скором времени отнимет у них симпатии всех людей.
20 авг. 1918 г.
Спасибо вам за собранные для меня шведские хрустящие хлебцы; мне остается надеяться, что их пропустит большевистская стража на (пароходе. — Б. Я.) «Рунеберг», ибо она очень придирчива, и возможно, хлебцы отправятся обратно, если я их не получу.
1 сент. 1918 г.
Сегодня хоронили убитого Урицкого; шли процессии, несшие сотни красных флагов и плакатов со всевозможными надписями. Теперь я всячески избегаю участия в подобном и был поэтому рад приглашению на завтрак в шведскую экспедиторскую фирму, расположенную на 11-й линии Васильевского острова, а потом прошелся до конторы пешком, пообедал и пешком же отправился домой, так как трамваи сегодня не ходили.
Национализация
16 сент. 1918 г.
Если со следующим судном я не получу от «Трейдинг&Карлссон» письма с санкциями о заключении нескольких сделок, здесь мне делать будет нечего, и тогда я намереваюсь уехать на несколько недель на юг — в Екатеринослав и, возможно, в Киев для регистрации наших компаний на Украине…
Если к моему возвращению здесь ничего не изменится к лучшему, то сочту совершенно ненужным пребывание в конторе столь многочисленных сотрудников… большевики не позволяют нам делать какие-либо дела, ибо теперь все национализировано и монополизировано, то есть правительство желает само, без посредников, вести все дела, и посему каждый наш шаг может быть расценен как «спекуляция» и крупно оштрафован. Здесь ситуация беспросветная: и в центральной части страны, и на Урале все фабрики стоят, а рабочих заманивают в «красную армию» с хорошими оплатой, пайками и предоставлением всяческих иных благ, между тем как все прочие помимо рабочих и солдат фактически умирают от голода. Многие мои знакомые из «интеллигентов» чистят казармы, роют холерные ямы и т. п. Теперь предстоит также национализация всех домов, жилищ, обстановки и т. д., а управление передается комитетам бедноты, и те, у кого плохие жилищные условия, смогут переехать в лучшие и обустроиться там по своему усмотрению. Хорошенькие дела?
Нас, иностранцев, пока, возможно, освободят от подобных вселений. На днях я столкнулся с «тенями» господина и госпожи Киббель — такой у них страшно изможденный вид, но все же они поинтересовались относительно вас всех и передают привет.
Судя по всему, зима будет страшной для тех, кому придется здесь остаться: нет ни хлеба, ни других продуктов, холодно (дрова теперь стоят 175 рублей за русскую сажень), темно (нехватка топлива для электростанций такова, что улицы почти нигде не освещены, и приходится отправляться домой с наступлением темноты), небезопасно из-за всеобщего произвола и проч.