От ЖЖизни к жизни
Шрифт:
Ходил по рынку у Сухого моста (вроде блошиного рынка, где можно найти много интересного и где я всегда что-нибудь покупаю). В прошлое воскресенье там было многолюдно. Ходил, глазел, и вдруг рядом послышались громкие голоса. Много людей очень громко заговорили, почти переходя на крик. Я машинально напрягся и был готов поскорее отойти в сторону. И вдруг громкие голоса сменились ещё более громким смехом, и я подумал про себя: «Как же я всё время настроен и готов к агрессии!»
В Тбилиси вообще громко разговаривают, громко зовут друг друга через улицу, могут даже, перекрикиваясь, беседовать через проспект Руставели. И я в первые свои приезды испуганно оглядывался на громкие голоса. Широкие жесты мне казались проявлением гнева или неприязни… Но даже в потоке машин… два тбилисских водителя, только что обругавших друг друга клаксонами, уже посмеялись, махнули друг другу рукой или приостановились и, открыв окна, что-то весело обсудили.
Я много раз слышал здесь: «Сегодня я тебя познакомлю с одним замечательным человеком» или: «К нам сегодня приедут друзья из Кутаиси». – «А кто они?» – «Ой, чудесные люди!» или: «Женя, ты не будешь возражать, если к нам присоединятся мои знакомые, прекрасные люди?» Я ни разу ни от кого не слышал: «Будь с ним поаккуратнее, это гнилой человек», или: «Там, за соседним столиком, сидит редкостная сволочь», или: «Мой сосед – редкая скотина». Я видел своими глазами, как люди в Грузии внимательно и хорошо друг к другу относятся.
С кем-то я поддерживаю знакомство, а с кем-то дружу уже больше десяти лет, и все эти годы компании моих знакомых и друзей всё те же. Эти десять лет были непростыми, но они держатся друг за друга, берегут друг друга и многие по-настоящему друг друга любят. Я никогда не слышал там злорадства по поводу неудачного спектакля, роли, фильма или книги. Я мог услышать досаду и переживания по поводу неудачи или неуспеха. Но злорадства – никогда…
Именно эту составляющую их жизни я нынче отчётливее всего увидел… В нашей компании и среди моих грузинских знакомых есть люди, безоговорочно поддерживающие нынешнего президента, и есть такие, кто слышать не хочет его фамилию. А есть такие, кто мудро понимает и тех и других, тонко понимает суть происходящего в стране и сочувственно относится к тому, что происходит у нас. Кто-то резок в суждениях, кто-то наоборот. Но они все вместе, они могут сидеть за одним столом, явно надеются пережить сложные нынешние времена и все свои надежды связывают только с Грузией и друг с другом…
И объясняется всё настолько просто, что даже странно это писать: они очень любят свою Родину, без всяких оговорок и объяснений, такую, какая есть. И любят друг друга, потому что любят Родину.
Они открыты, гостеприимны, неподдельно щедры и любят всех гостей, потому что любят Родину. Не показно, а по-настоящему… Они снимали такое кино! Они так поют! Они готовят такую вкусную еду! Они пишут такие картины! Они так любят искусство! Они так любят жизнь… потому что любят Родину. В Грузии не победило безжизненное фиктивное искусство, в Грузии нет литературно-кинематографического тренда, который сводится к утверждению, что жизнь – говно… потому что они любят Родину. И в этом смысле они друг в друге не сомневаются.
Я сидел в аэропорту и чувствовал, что хочу оттянуть момент возвращения туда, где только и делают что декларируют любовь к Родине, но на самом деле её не любят… Если бы любили, не разворовывали бы так торопливо, жадно и безоглядно. Если бы любили, не относились бы с такой лютой злобой к своим современникам, соотечественникам и соплеменникам.
Не были бы готовы в любой момент сорваться на крик на соседа, коллегу, такого же прохожего или пассажира, или на того, кто едет в потоке машин сбоку, впереди или сзади. Если бы любили Родину, не поливали бы грязью при любом удобном случае родные города и родную страну. Не брюзжали бы и не ныли, не предавались бы диким иллюзиям по поводу жизни за пределами, не преклонялись бы перед любыми запредельными образцами. Не искали бы авторитетов, панацей и пророков в мифических далях. Любили бы Родину – не создавали бы столь тёмных, беспросветных и безнадёжных, а главное – упивающихся тьмой и безнадёжностью фильмов и книг. Любили бы – не приняли бы этих книг и фильмов. Не завидовали бы такой чёрной и душной завистью любому успеху рядом, не злорадствовали бы любому промаху, а уж тем более беде ближнего. И не пытались бы объяснять поступки соотечественников самыми низменными и пошлыми причинами. Если бы любили – доверяли бы!
Недоверие всем и каждому – основной национальный российский тренд последних нескольких лет. Оголтелый патриотизм без подлинной любви к родной стране – это то, что нас закрывает от остального мира, то, что отталкивает от нас, создаёт непонятное и недоброе лицо нашей страны, искажённое дерзкой, бессмысленной, но при этом самодовольной улыбкой.
Вот что я остро почувствовал, покидая Тбилиси, прощаясь с друзьями, обещая снова приехать, повторяя своё собственное приглашение и говоря, что мои двери тоже для них всегда открыты. Они кивали: при расставании нельзя перечить или не соглашаться. Они кивали, но в глазах было печальное понимание, что в ближайшее время они приехать не смогут, потому что если их двери для нас распахнуты, наши двери для них закрыты…
15 февраля
Сегодня было холодно, даже морозно и солнечно. Высоченное синее небо, ясное-ясное, сухой мороз, и если есть куда смотреть, видно далеко-далеко, точнее, как говорила моя бабушка, далёко-далёко. Не правда ли, далЁко дальше, чем далеко?.. Непривычная для февраля погода. Обычно она капризная, влажная, сырая и промозглая. Такой денёк, как сегодня, похож на лучшие дни начала января. Весь день хорошо дышалось…
Почему я знаю погоду именно в эти дни? Да просто послезавтра мой день рождения. Исполнится мне 44. Две четвёрки. Странная цифра, угловатая какая-то. Единица, четвёрка и семёрка – самые колючие и угловатые цифры. Остальные все округлые… Хорошо помню свой день рождения, когда мне исполнилось 22. Это был первый мой день рождения после трёх лет службы. Первый по-настоящему свободный и при этом взрослый день рождения, за которым ощущалась совершенно неведомая жизнь, а планы были настолько громадными, что, можно сказать, планов никаких и не было.
17 февраля 2000 года, когда мне исполнилось 33, я ехал один в пустом вагоне поезда «Калининград – Москва» на церемонию вручения премии «Антибукер» за лучшую пьесу на русском языке по версии той самой литературной премии. На следующий день я должен был впервые ощутить признание и успех. Но в день рождения я был один. И опять накануне чего-то…
А вот послезавтра мне 44. И на этот разя опять ощущаю неизбежность нового этапа. Точнее, ощущаю, что какой-то этап заканчивается. Ещё точнее – уже практически закончился, надо только осознать и оформить его окончание.
С месяц назад в большой компании разгорелся жаркий спор. Там было несколько известных журналистов, были редакторы, то есть люди, гораздо более информированные, чем я, и по этой причине менее счастливые. Я в споре не участвовал, поскольку мог опираться только на ощущения, но никак не на факты. А спор шёл о ситуации в стране и её перспективах. Столкнулись две точки зрения – катастрофическая и абсолютно катастрофическая. И говорили-то люди, умеющие вести споры, умные, с быстрыми мозгами, а главное, как я уже сказал, информированные.
Накал спора был серьёзный, с подскакиванием с мест, с уходом к двери и желанием этой дверью хлопнуть, с возвращением к столу, временными перемириями и новыми вспышками категорических высказываний. А потом спросили меня, что я по этому поводу думаю, и я сказал приблизительно следующее: «Вам точно виднее, и вы точно больше и лучше меня знаете то, что происходит. Скорее всего, ваши жуткие прогнозы сбудутся. Но я не могу соглашаться и думать так, как вы. У меня дома маленькие дети. А отец маленьких детей не имеет права быть с вами согласным и не быть жизнелюбом. Мне даже хотелось бы с вами согласиться, но не могу. Права не имею…»