Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка
Шрифт:
— Я должен был это предвидеть, — сказал капитан.
Когда одновременно подъехали третья и четвертая машины с запасами кофе и датских булочек, капитан рявкнул радисту:
— Скажите им, довольно! Скажите, пусть прекратят, скажите им, что довольно, скажите им, что я вот–вот лопну от всего этого.
— Да, сэр, — ответил радист и взялся за микрофон.
Тем не менее следующие пять минут ознаменовались прибытием ещё двух патрульных машин с кофе и датскими булочками. Капитан был убежден, что лучший способ поддержания дисциплины
Лейтенант сбросил с колен несколько деревянных лопаточек для размешивания и сказал:
— Капитан, есть мысль.
— Боже, сохрани, — ответил капитан.
— У работников этой забегаловки нет ни электричества, ни отопления, сэр. Честно сказать, они произвели на меня впечатление прирожденных неудачников. Почему бы не поделиться с ними излишками кофе и датских булочек?
Капитан призадумался.
— Полагаю, — рассудительно проговорил он, — это лучше, чем вылезти из машины и втоптать всю эту погань в щебенку. Действуйте, лейтенант.
— Благодарю вас, сэр.
Лейтенант взял в охапку картонный короб (четыре стакана кофе и четыре датских булочки), вылез из машины и понес его к забегаловке. Он постучал в дверь, и ему тотчас открыла Гертруда, по–прежнему державшая в уголке рта сигарету. Лейтенант сказал:
— Нам привезли больше снеди, чем нужно. Вот я и подумал, может, вам пригодиться…
— Еще как пригодится, — ответила Гертруда. — Право же, это очень мило с вашей стороны.
Лейтенант подал ей коробку.
— Если нужно еще, то у нас навалом.
Гертруда заколебалась.
— Э… ну…
— Может, вас не четверо, а больше? Нам все это девать некуда, честное слово.
Кажется, Гертруде не хотелось говорить, сколько человек в забегаловке — вероятно, чтобы не злоупотреблять щедростью лейтенанта. Но в конце концов она ответила:
— Э… ну… нас тут семеро.
— Семеро? Ого! Должно быть, вы и впрямь трудитесь, засучив рукава.
— Да, конечно, — подтвердила она. — Это действительно так.
— Наверно, хотите открыть побыстрее.
— Да, желательно открыть, — кивнув, ответила Гертруда, и сигарета в уголке её рта запрыгала. — Тут вы попали в самую точку.
— Сейчас принесу еще, — сказал лейтенант. — Я мигом.
— Право же, вы очень добры, — улыбнулась Гертруда.
Лейтенант вернулся к патрульной машине и открыл заднюю дверцу.
— Им не помешала бы добавка, — объявил он, беря ещё две коробки.
Капитан одарил его насмешливым взглядом умудренного жизнью человека и сказал:
— Вы таскаете кофе с датскими булочками в забегаловку, лейтенант.
— Да, сэр, я знаю.
— И это не кажется вам странным?
Лейтенант бросил возиться с кофейными стаканчиками.
— Сэр, — сказал он, — вся эта история рождает во мне такое чувство, будто я лежу в больнице на серьезной операции, и этот день представляется мне чем–то вроде грез, переживаемых под наркозом.
Похоже, капитану стало любопытно.
— Думаю, такая мысль весьма утешительна.
— Да, сэр.
— Х–мммммм…
Лейтенант понес к забегаловке партию кофе и датских булочек. Гертруда встретила его у дверей.
— Сколько мы вам должны?
— О, что вы, забудьте об этом, — ответил лейтенант. — Когда будете в деле, я как–нибудь загляну и съем у вас бесплатный чизбургер.
— Мир стал бы куда лучше, будь все офицеры полиции похожи на вас, — сказала Гертруда.
Лейтенанту и самому нередко приходила в голову такая мысль. Он скромно улыбнулся, вляпался ногой в лужу и ответил:
— Э… что ж, рад стараться.
— Убеждена в этом. Благослови вас Господь.
Лейтенант со счастливой улыбкой вернулся к патрульной машине, где увидел вновь скуксившегося капитана, злющего и с насупленными бровями.
— Что–нибудь не так, сэр?
— Я просто попробовал этот ваш наркоз.
— Правда, сэр?
— Меня не оставляет тревога за исход операции.
— Я всегда представляю, что у меня аппендицит, сэр. Ведь он, в сущности, не опасен.
Капитан покачал головой.
— Просто это не в моем духе, лейтенант. Я смотрю правде в глаза.
— Да, сэр.
— И вот что я вам скажу, лейтенант. Этот день кончится. Он не может длиться вечно. Этот день кончится. Еще настанет день, когда этому дню настанет конец.
— Да, сэр.
Вялотекущая беседа продолжалась ещё некоторое время. Даже после того, как капитан расщедрился на двенадцать стаканчиков кофе и столько же датских булочек, на каждого члена передвижного штаба пришлось по три порции. Весь кофе они не осилили, но датские булочки умяли и теперь впали в ленивую сонливость. Водитель крепко уснул, капитан задремал, а лейтенант то клевал носом, то вдруг вздрагивал и просыпался. Радист пребывал более–менее в сознании, хотя и сбросил ботинки, привалился головой к окну и вяло опустил на колени руку, державшую микрофон.
Так и плелось еле–еле это утро; дождь не утихал, добрых вестей из штаба, во время редких трескучих сеансов связи, не поступило. Настал и минул полдень, тяжело поплыли в прошлое послеполуденные часы, и в итоге в два пополудни все уже снова были взбудоражены, злы и чувствовали себя изрядно помятыми. Во рту было погано, ноги затекли, трусы и майки натирали резинками кожу, а вдобавок весь штаб не облегчался уже много часов кряду.
Наконец, в десять минут третьего, капитан прочистил горло, поерзал и сказал: