Отблески солнца на остром клинке
Шрифт:
– Я обещала затеять особенное, – прошептала Тшера, томно глядя в его зрачки, – чего ты вовек не забудешь.
Дракон уже и не думал сопротивляться, ожидая обещанных утех.
«Как быстро похоть заглушает беспокойство!»
Тшера выпрямилась, провела рукой по его лицу, очертила губы, потянула большим пальцем за подбородок, заставляя уж хрипящего от вожделения Дракона открыть рот и… грубо втолкала в его пасть скомканную тунику. Тот вытаращил глаза, задёргался, попытался кричать, но не получилось даже замычать: загнанная по самую гортань тряпка глушила голос и
– Дыши носом, дружок, – сказала Тшера совсем иначе – насмешливо и с привычной пыльной хрипотцой.
Ногами, пытаясь высвободиться, он дрыгал недолго. Выдернув из кос две оставшиеся ленты, она привязала Дракона за лодыжки к ножкам его широкой кровати.
– Прежде обещанного кое-что проясню.
Тшера подняла его рубаху, окунула край в кувшин с водой и отёрла с шеи и ключиц скрывающую татуировки мазь. Дракон вновь затрепыхался, глухо застонал в тряпку.
– Догадался? Я арачар[5], приехала проверить, как соблюдаются ваши с церосом договорённости. Вижу, что скверно.
Она подняла Драконов кинжал; попробовав лезвие пальцем, удовлетворённо кивнула, слизнув выступившую капельку крови.
– Итак, новые правила: вы делаете ровно то, что вам велено церосом, девок пальцем не трогаете, харратов гоняете исправно, а Астервейг продолжает вам платить. – Она села меж ног Дракона и тот изогнулся в своих путах, пытаясь увидеть, что она задумала. – Сейчас будет больно.
Хватило одного точного, резкого движения изумительно острым клинком.
«Не ранее утра заточен, как знал!»
Дракон захрипел, забился, заливаясь горячей кровью, из глаз его брызнули слёзы.
Пока он, привязанный, бесновался от боли, Тшера раскалила кинжал над огнём.
– Ты же не хочешь истечь кровью или схватить гниль? – спросила она и прижала раскалённый металл к ране.
Пережидая новую волну хрипа и задушенных рыданий, оделась в его рубаху.
– А теперь слушай очень внимательно, не заставляй меня выцарапывать это ножом на твоей шкуре – читать ведь всё равно, поди, не умеешь. Яйца твои я здесь оставлю, любуйся. – Она пригвоздила отсечённую плоть к двери. – Если уговор нарушите, Астервейговы Вассалы всех твоих ребят оскопят. А твой конец, чтоб не вихлялся, одинокий, промеж ляжек, я сама отрежу. Деревянным ножом. Оставшуюся жизнь потратишь на выколупывание заноз – по сотне за каждую снасильничанную тобой девку. Передай своим йотарам. И девок, которых забрали, завтра же домой отпустите. Уговорились?
Она склонилась над драконом. Того била крупная дрожь, он едва слышно поскуливал, со лба катился пот, из зажмуренных глаз – слёзы.
«Больно тебе? Девкам тоже больно было!»
– Уговорились? – спросила чуть громче, приподняв одним пальцем его веко.
Шалый глаз с полопавшимися сосудами крутанулся в глазнице, нащупал взглядом Тшеру, налился очередной порцией ужаса и бессильной злобы.
«Теперь и правда – бессильной. Прав Астервейг: опасно полагаться на людей, особенно тех, с кем тебя связывают плотские утехи».
Дракон тяжело сглотнул, вдохнул как мог глубоко, выдохнул – из ноздри выдулся прозрачный пузырь и сразу лопнул. Дракон кивнул.
– Славно, – одобрила его покладистость Тшера и, прихватив кинжал, вышла из спальни.
Солнце давно уж село, йотары разошлись спать, оставив охранными на пути Тшеры двоих: у ворот во двор и у кавьяльни. Оба не ждали беды и даже не успели ничего понять, когда вынырнувший из темноты клинок вспорол горло сначала одному, потом другому.
«А кавьялы у вас неплохи! – подумала Тшера, окинув взглядом стойло. – Возьму серого, Биарию подарю. В яблоках, он оценит. Даже догадываюсь, как назовёт».
На середине пути от двора йотаров до Талуни ветер принёс едва слышный, но до холодных мурашек страшный вопль. Тшера остановила кавьяла, прислушалась. Птица? Зверь? Нет, кричал человек, кричал во всю силу своих лёгких, нахлынувшего на него ужаса и, возможно, боли, но кричал очень далеко – не на йотарском дворе, не в деревне, а где-то многими мерами дальше, может даже в лесу, до которого не один час езды обозом. Тшера подождала немного, но вопль не повторился, и она направила кавьяла к Талуни.
[1] Хартуг – харратский вождь.
[2] Шафарраты – покойные предки, почитаемые харратами за богов.
[3] Йотары – разбойники, состоящие в сильных разбойничьих кланах.
[4] Нагур – младший наставник Чёрных Вассалов, отвечающий за учеников до их посвящения.
[5] Арачар – палач из Чёрных Вассалов, имеющий право согласно приказу цероса вершить суд, карать или миловать.
6. Из жил, костей и крови
Что-то назревало в Хисарете, в белокаменной твердыне цероса. Точнее, уже назрело. Настолько, что церос Найрим-исанн созвал Пареон во внеурочное время и даже изгнал из Круглого зала всех прислужников, не позволив им налить вина таинникам в уже приготовленные кубки, что некоторые присутствующие, особенно прибывшие издалека наместники, восприняли как пренебрежение к их персонам.
Помимо цероса в Пареон – Высший Совет Хисарета – входило восемь таинников – самых высокопоставленных людей Гриалии: наставник Чёрных Вассалов, наставник воинов-бревитов, нагур, брат веледит – поверенный владыки брастеона Варнармура и четверо наместников земель Северного Ийерата и Южного Харамсина.
– Серьёзная беседа предстоит, – краешком рта шепнул нагур Вегдаш, которого пустой кубок скорее заинтриговал, чем расстроил.
Наставник Астервейг покосился на него как мог высокомерно: пусть нагур думает, что он в курсе церосовых планов. Хотя на самом деле – нет, он и понятия не имеет, что тот задумал, но уверен, задумка эта ему, Астервейгу, придётся не по нутру. Последний год наставник Чёрных Вассалов так редко одобрял решения цероса, что под ним самим зашатался высокий стул старшего таинника Пареона.