Отблески солнца на остром клинке
Шрифт:
«Точно, как в лесу с веросерками».
По движению его пальцев она поняла, что и её догадка о ноже в рукаве не пустая. Однако Вадор всё-таки сел, подобравшись, как перед прыжком.
– Боишься, маир? – спокойно спросила Тшера.
– Кого? – хрипло пророкотал бывший староста. – Девку сопливую?
Биарий, доскребающий жаркое из своей миски, аж ложку выронил. Тшера ухмыльнулась, сложив руки на груди.
– Не боишься, а хорошо ли нож в рукаве лежит, всё ж удостоверился…
Вадор хмыкнул, ядовито сощурив один глаз, и вдруг треснулся подбородком о стол, распластавшись на нём давно
– Удостоверился, а выхватить всё ж не успел, – спокойно констатировала Тшера.
Биарий тихонечко отставил свою миску в сторону и ужался в уголке, сложив ручищи на коленках и отведя взгляд в окошко – перспектива насилия всегда вгоняла его в оцепенение, и лишь пунцовеющие кончики ушей выдавали уровень его внутреннего напряжения.
«А ведь знает, что напрасно я не покалечу».
Тшера положила руки на стол, устроила на них подбородок, чтобы их с Вадором глаза оказались на одном уровне. Заметила, что хозяйка вернулась с кухни и застыла с кувшином и чаркой в руках, не понимая, что делать.
– Хочешь мести тому, кто дочку твою обидел? – вкрадчиво спросила у бывшего старосты Тшера. – Могу устроить. Да так, что Дракон о содеянном горько заплачет, а Талуни дурного сделать больше не сможет. Ни он, ни его йотары. От харратов они вас беречь продолжат, не сомневайтесь.
С хозяйкиной стороны грохнул об пол глиняный кувшин.
Взгляд Вадора вцепился в Тшеру, словно изголодавшаяся кошка в окорок.
– Что ты… – Он задохнулся и закашлялся.
Тшера выдернула Йамаран, и бывший староста сполз обратно на лавку, лапая горло и пострадавшую бороду длинными узловатыми пальцами с чёрной каймой под ногтями.
– Хочешь, завтра я в драконью постель пойду, а ваших девок он больше пальцем не тронет? – уголком губ, но не глазами, улыбнулась Тшера. – Убеждать я умею.
– А тебе, кириа, с этого что? – дрожащим голосом спросила от кухонной двери хозяйка.
– Четыре кошеля золотом, – заломила цену Тшера. – Три – если я просто всех их перережу. Но тогда с шурви сами разбираться будете.
Хозяйка и Вадор неуверенно переглянулись.
– Ну, ежели по всей деревне пройти, то ведь и наберём четыре? – то ли спросила, то ли предположила хозяйка. – Любая ж девка в следующий раз попасть может, не угадаешь… У кого дочки подрастают, те монет не пожалеют.
Вадор подумал, посопел, пошевелил лохматыми бровями, положил руки на стол, широко расставив локти.
«Решение ты уж принял. Давай, поторгуйся, и сговоримся на трёх».
– От себя кошель сверху дам, если принесёшь мне его зубы! Чтобы эта клятая рожа больше здесь не лыбилась своей белой пастью! – наконец сказал бывший староста.
«Бусы собрать хочешь?»
– Зубы ему пригодятся, чтобы локти свои кусать. Но лыбиться перестанет. А кошель свой оставь при себе, мне хватит и четырёх. – «Это и так на один больше, чем того стоит». – Уговорились? – Тшера изогнула чёрную бровь.
– Уговорились.
– Тогда мне нужны самые расторопные швейки, – сказала, поднимаясь из-за стола, – три прочнейшие шёлковые ленты и первая из ваших стареющих красавиц.
Спустя час одна из спален постоялого двора превратилась в мастерскую. Тонкие иглы серебряными рыбками мелькали в пальцах двенадцати мастериц – от самых юных до уже седовласых, – выныривая над полупрозрачной гладью тонких одежд. Под руководством Биария, управлявшегося с иглой едва ли не проворней прочих, швейки шили «свадебный» наряд для Тшеры.
– И всё-таки не по-людски как-то, – пробурчала одна из старших женщин, не отрываясь от работы. – Девка – и в штанах, словно мужик! Ещё и у рубахи материя, как паутина в росе – на солнце блестит, а без солнца насквозь вся нагота видна станет. Все мужики стекутся на её красоты глаза пялить. Срамно…
«А говорили, что все на драконий приезд по домам прячутся».
Несколько женщин согласно вздохнули, раскуривающая трубку Тшера не повела ухом, а Биарий от возмущения запунцовел не только ушами, но и всем лицом, до бритой макушки.
– Срамно, матушка, – звенящим тихим напряжением голосом проговорил он, – это по одёжке судить тех, кто за ваших дочек по острию пойдёт! А шаровары, которые вы штанами обозвали – это, между прочим, в Хисарете женская одёжа!
– Что ж, там, выходит, все девки так щеголяют? Считай, что с голым жопом? – недоверчиво переспросила пожилая швейка, и Биарий уже схватил побольше воздуха, чтобы ответить, но вмешалась Тшера:
– Я, матушка, и в покрывало завернуться могу. И мне теплее, и вашим мужикам спокойнее. Только что Дракону покрывала разглядывать, мало он их видел? Поблудит глазами по окрестностям, да насмотрит девку побелее меня. Может, дочку твою. – Она выпустила к потолку струйку сизого дыма.
Старуха замерла с занесённой над тканью иглой, искоса глядя на Тшеру в ожидании, но та свою мысль закончила и не собиралась ни краснеть, ни оправдываться, а потому стыдить и взывать к её девичьей чести стало неинтересно – всё равно не проймёт. Швейка, демонстративно вздохнув, осуждающе покачала головой.
– А всё-таки срамно. Благонравная девица наготу открыть стыдится! – оставила она за собой последнее слово.
Биарий стрельнул в швейку гневным взглядом, Тшера флегматично возвела глаза к потолку, кто-то из швеек согласно кивнул, кто-то сконфузился, опустив нос ещё ниже к шитью, и лишь назначенная до Тшеры драконьей невестой девочка с заплаканными голубыми глазами принялась шить ещё усерднее.
Вскоре подоспела и «первая из стареющих красавиц», встала перед пристально разглядывающей её Тшерой, тая под ресницами любопытство, но прямо в глаза Вассалу глядеть не смея.
– Сколько тебе лет? – спросила Тшера, разглядывая её лицо.
– Четвёртый десяток скоро разменяю, – как будто смутившись, ответила женщина.
– Чем морщины прячешь?
– Первовечный с тобой, кириа! – притворно возмутилась она. – Мне от матушки лицо молодое досталось, я и на шестом десятке не состарюсь!