Отбор Василия Блаженного
Шрифт:
– То есть, ты благословил их?
– А куда я денусь?
Отец помолчал.
– Я рад, что ты жива. Но, честно говоря, я бы предпочел, чтобы на твоем месте стоял любой из твоих братьев. Война – не женское дело, даже если ты с ним прекрасно справляешься.
– И теперь ты хочешь, чтобы я занялась истинно женским делом?
Как я ни старалась, мой голос дал петуха.
– Я хочу, чтобы ты, дочь, была счастлива.
– Я была счастлива.
– И еще будешь. Иди. Отдыхай с дороги. Сходи на речку с девками, съезди на ярмарку, купи себе платьев,
– Может быть, если бы ты замолвил словечко, я бы могла продолжить…
– Я думаю, тебе это не надо.
– А если надо?
– Нет.
Голос батюшки стал твердым, и я поняла, что спорить с ним бесполезно. По крайней мере не сейчас. Он уже видит меня счастливой женой, окруженной ватагой детишек.
И я решила, что отважу всех претендентов на мою руку (тут я мысленно хмыкнула) и сердце.
И тогда не останется никакого другого пути, кроме как разрешить мне вернуться в армию.
***
На следующий день я воспользовалась разрешением от батюшки, взяла Лушку, Захара и Матрену и отправилась на ярмарку. Захар запряг возок, Лушка помогла мне сделать прическу.
– Вот, у вороного на конюшне отрезала, пока Прокл не видел. – Гордая собой Лушка размахивала пуком волос, прикладывая их ко мне так и сяк.
Я мрачно рассмотрела свое отражение в зеркале, а после решительно развернулась на стуле.
– Барышня красавица. – Прощебетала Лушка.
Слава Богу она сегодня не стала лепить мне капустные листы на лицо. Но зато конским хвостом трясла с полной решимостью спасти мою честь.
– Знаешь, – решила я, – давай косынку наденем и все. А волосы просто подколи. Оставим этот способ для бала.
– А будет бал? – С придыханием спросила девка.
– Ничему уже не удивлюсь. – Пробормотала я.
В итоге мы сошлись на скромном платье в цветочек и косынке, которую Лушка повязала поверх скрученных на затылке волос. Я решительно поднялась и скомандовала ехать. Никакая длинная коса не смогла бы добавить мне очарования.
В возке порядком трясло. Захар удобно устроился на козлах, мы с Лушкой таращились по сторонам, а вот Матрена сомлела.
– А не тяжелая ли ты?
Матрена пожала плечами, прижимая платок ко рту.
Отношение дворовых к Матрене было странным. С одной стороны, она вроде бы стала ближе к благородным, после благословленного брака, с другой, она вышла из низов и теперь крестьяне ее за это недолюбливали. Так что в целом сторонились ее и те и другие. Навряд ли ее жизнь оттого стала легче.
«Кто слишком высокого поднялся, тому будет больно падать».
– Все хорошо, барышня. Укачало просто.
Но я все равно велела Захару принести водицы колодезной.
Обращение «барышня» меня раздражало, но девки слушали и после вновь сбивались на привычное им обращение, и лишь Захар обращался так, как положено и как привык.
На ярмарке было скучно. Плясали пара скоморохов, которым подыгрывал на гуслях седой дед с унылыми усами. Перед помостом, где они разыгрывали свое нехитрое представление остановились пара крестьян, которые переминались и хлопали, не попадая в такт.
Мы посмотрели представление, купили петушков на палочках, но своего я отдала Матрене, которая как раз искренне наслаждалась прогулкой. Лушка бойко торговалась в одежной лавке, уговорила меня купить лент для волос и отрез ткани на платье, обещая смастерить мне такой наряд, что все столичные дамочки удавятся от зависти.
– Вы же барышня страсть какая красивая, вам надобно ленту ярку в волосы, да капустки побольше.
Я зарычала.
– А лицо можно навозом мазать. – Бесхитростно посоветовала Матрена.
– От веснушек это средство, дурища.
– Сама клуша, навоз кожу отбелит. Будет прозрачная, аж жилки будет видно.
– И по запаху легко найти. – Заметил Захар.
На него шикнули.
– Никакой капусты и навоза. – Рыкнула я.
– Я вам вот, крендель с маком купил.
Я послушно взяла крендель, удерживая его правой рукой, а обрубком левой попыталась поправить съехавший с головы платок. В этот момент на меня налетел высокий мужик.
– Че встала, корова.
– От борова слышу. – Отмахнулась я.
– Как ты с помещиком разговариваешь, шваль безродная?
Мужик был бородат, с солидным брюшком и непомерно пьян. Позади него переминались с ноги на ногу пара слуг. Один даже попытался поддержать своего барина, или же предостеречь, но тот отмахнулся так, что слуга не устоял на ногах и шлепнулся в дорожную пыль.
– Во-первых, очень даже родная. – Спокойно заметила я.
– В пояс мне кланяйся, я сам помещик Нехлюбов.
– О, соседушка. – Протянула я. Силой впихнула крендель испуганно округлившей рот Лушке и завела руку за спину.
– Какой я тебе сосед, голытьба подзаборная.
Он покачнулся и взглянул мне в лицо.
– Етить, ты уродина. Ладно, раз тебя так кто-то разделал, так и быть, прощаю.
– Ты меня прощаешь? – Прошипела я, мгновенно утратив благодушие. Рука нащупала лишь пустоту в том месте, где я привыкла чувствовать привычную тяжесть пистолетов. Сабли на боку тоже не оказалось и это было непривычно.
– Че лапаешь себя, по мужицкой ласке измучилась, так я тебе не подсоблю, уж больно ты страшная. Капусту хоть бы ела, может, помогло бы.
И тут я влепила ему в глаз. По-простому, кулаком.
– Ах, ты, курва.
Мужик покачнулся, но устоял.
И тут все вокруг наполнилось визгами и криками.
Захар сцепился с парой слуг, но те махали кулаками вяло, без огонька, скорее создавая видимость драки, нежели в самом деле стремясь защитить своего барина. Девки визжали, а Лушка между криками и визгом умудрялась жевать крендель, словно на цирковом представлении, когда вроде и за гимнастку переживаешь, и крендель манит.