Отчаяние
Шрифт:
Может, мне следует этого стыдиться? Стыдиться, что не переломал мебель, не вспорол себе живот, не попытался убить Джину? Я по-прежнему чувствовал ее презрение.
Может быть, я не понимал ее мыслей, но сейчас, когда она толкнула меня на пол, явственно почувствовал одно: из-за того, что я не поддался эмоциям до конца, не потерял контроль… в ее глазах я не вполне человек.
Я замотал порезы полотенцем и объяснил фармаблоку, что случилось. Несколько минут он гудел, потом выдавил пасту из антибиотиков, коагулянтов и чего-то вроде клея. Мазь засохла на коже, как тугая повязка.
У фармаблока нет глаз,
Он сказал:
– Избегай тужиться. И постарайся громко не смеяться.
8
Анжело объявил скорбно:
– Я с поручением.
– Тогда не стой на пороге.
Он прошел за мной в прихожую, оттуда в гостиную. Я спросил:
– Как девочки?
– Отлично. Совсем нас вымотали.
Марии исполнилось три, Луизе – два. Анжело и Лиза работают на дому (в звуконепроницаемом кабинете), а детей пасут посменно. Анжело – математик в сетевом, номинально канадском, университете; Лиза – специалист по химии полимеров в голландской компании.
Мы дружим с университета, однако с его сестрой я познакомился уже после рождения Луизы. Джина навещала молодую мать в роддоме, я влюбился в нее с первого взгляда, в лифте, еще не зная, кто это.
Анжело сел и сказал осторожно:
– По-моему, она просто хотела узнать, как ты.
– Я оставил ей десять сообщений за десять дней. Она отлично знает, как я.
– Она говорит, ты внезапно замолчал.
– Внезапно?! Десять актов ритуального самоуничижения за десять дней, без всякого ответа – большего она не дождется, – Я не хотел выказывать горечь, но у Анжело на лице уже появилось выражение заблудившегося на поле боя мирного посланца. Я рассмеялся, – Скажи ей, что ей хочется услышать. Скажи, я опустошен, однако быстро прихожу в себя. Чтобы она не обиделась, но и виноватой себя не чувствовала.
Анжело неуверенно улыбнулся, словно я отпустил плоскую шутку.
– Она сильно переживает.
Я сжал кулаки и произнес медленно:
– Знаю. Я тоже переживаю, но не думаю, что ей будет лучше, если ты скажешь… – Я оборвал фразу, – Что она просила передать, если я спрошу, есть ли надежда на ее возвращение?
– Просила сказать «нет».
– Конечно. Но… искренне ли она говорила? Что просила сказать, если я спрошу, искренне ли это?
– Эндрю…
– Забудь.
Наступило долгое, неловкое молчание. Я подумал было спросить, где она, с кем, но понимал, что Анжело не ответит. Да и незачем мне знать.
Я сказал:
– Завтра я должен лететь в Безгосударство.
– Да, я слышал. Удачи.
– Другая журналистка охотно полетела бы вместо меня. Достаточно позвонить…
Он покачал головой.
– Без толку. Ничего не изменится.
Опять молчание. Потом Анжело сунул руку в карман и вытащил пластмассовую трубочку с таблетками.
– У меня с собой Д.
Я взвыл.
– Ты никогда не принимал эту гадость.
Он обиделся.
– Да они безвредные. Хочется иногда расслабиться. Чего тут плохого?
– Ничего.
Дезингибиторы безвредны и не вызывают привыкания. Они создают легкое ощущение благополучия и немного нарушают связность мыслей – как умеренная доза алкоголя или марихуаны, но почти без побочных эффектов. Их концентрация в крови саморегулируется:
Анжело протянул мне трубочку. Я неохотно взял таблетку и зажал в ладони.
Алкоголь в приличном обществе перестали употреблять, когда мне было десять, однако о «социальной смазке» вздыхают до сих пор, осуждая лишь вызываемые этиловым спиртом органические расстройства да его способность ударять в голову, провоцируя насилие. По мне же, сменившая его волшебная пилюля только обнажила проблему. Цирроз, мозговые болезни, некоторые виды рака, самые страшные дорожные аварии, пьяные преступления – все это благополучно отошло в прошлое; но я по-прежнему не верю, что нормальное общение или отдых невозможны без помощи психоактивных средств.
Анжело проглотил таблетку и сказал укоризненно:
– Давай, она тебя не убьет. Все известные человеческие культуры использовали то или иное…
Я притворился, будто закидываю таблетку в рот, а на самом деле оставил ее в ладони. К чертям все известные человеческие культуры. На мгновение я устыдился своего обмана, но отнекиваться не было сил. И потом, я ведь из лучших побуждений. Легко представить, как Джина говорит брату: «Дай ему Д, не то он будет отмалчиваться». Она послала Анжело в надежде, что я выговорюсь, поплачусь ему в жилетку и таким образом вылечусь. Очень трогательно с их стороны, и в благодарность я могу хотя бы частично избавить Анжело от необходимости лгать, убеждая Джину в успехе ее затеи.
Глаза у Анжело немного заблестели: таблетка заблокировала часть нервных путей в его мозгу. Мне подумалось, что Джеймс Рурк мог бы добавить к своему списку Ч-слов третье: честность. Фрейд удружил западной цивилизации нелепой уверенностью, будто самые случайные оговорки – самые правдивые, что обдумывание не добавляет ничего, а эго только цензурирует и лжет. Исходил он больше из соображений собственного удобства: сперва нашел область сознания, которую проще всего обойти всякими фокусами вроде свободных ассоциаций, а потом объявил остальные «честными».
Однако теперь, когда мои слова санкционированы химией и будут восприняты всерьез, можно переходить к делу.
– Слушай, скажи Джине: я оклемаюсь. Мне жаль, что я ее обидел. Знаю, я – эгоист. Постараюсь исправиться. Я по-прежнему ее люблю… хотя понимаю, что все кончено.
Я попытался придумать что-нибудь еще, но это было все, что ей следовало услышать.
Анжело важно кивнул, как будто я сказал что-то новое и глубокомысленное.
– Никогда не понимал, почему у тебя не складывается личная жизнь. Думал, тебе просто не везет. Но твоя правда: ты – паршивый эгоист, только свою работу и любишь.
– Все верно.
– И что будешь делать? Найдешь другую работу?
– Нет. Буду жить один.
Он скривился.
– Но это еще хуже. Эгоизм в квадрате.
Я рассмеялся.
– Вот как? Почему же?
– Потому что даже не пытаешься!
– Зачем пытаться за счет других? Может, я устал делать людям больно и решил больше к этому не возвращаться?
Такая простая мысль поставила его в тупик. Он поздно начал принимать Д; видимо, таблетки действуют на него сильнее, чем на тех, кто еще в юности притупил восприимчивость.