Отчаянная осень
Шрифт:
А люди ходят, смотрят. В цирке всегда аншлаги. Глотают дешевые трюки, дешевый юмор, а надо бы закрыть цирки совсем. Все и навсегда. Есть театры, музыка. Есть, наконец, кино… Так зачем нам оболванивающие нас балаганы? Что мы, дикари?
Оксана Михайловна распалилась. У нее закололо в левом боку. Застучало в виске. Ах ты, черт! Таблеток здесь у нее не было никаких. Она их в рабочем столе не держала. В сумочке же нашла таблетку аэрона и высохший карандаш от мигрени.
Никто из конюшен не смотрел на ее окно, но
Мишка шел куда глаза глядят.
Он не думал, не чувствовал, потому что забыл, что это такое.
Просто шел, и все.
Его толкнули в бок. Это был бывший одноклассник, которому пришлось уйти из школы после шестого класса, потому что совершенно был лишен способностей к обучению. Он был добродушный и наивный и верил в обратную зависимость явлений. Он раньше всех приходил в школу раздетый – таким образом призывал лето. Он пил много воды впрок, чтобы больше не захотеть. Впрок ел. Так он жил и учился со всеми – Коля-дурачок. Сейчас он радостно улыбался Мишке и громко спрашивал:
– Ты куда идешь, а? Гуляешь, а? Ты вырос, а? Он топтался рядом, и лицо у него было спокойным и радостным.
– Это ты! – сказал Мишка.
– Ага! – обрадовался Коля. – Я. Я с работы иду. Шнурки делаю. Хорошие шнурки. Тебе не надо, а?
И он достал из кармана шнурки всех цветов и засмеялся им, как родным.
– Смотри, сколько у меня денег… – вдруг заговорщицки прошептал он, вынимая из кармана женский бисерный кошелек, и открыл его. Там аккуратненько лежали красненькие десятки.
– На черный день, – сказал он.
Мишка мрачно засмеялся. Что может знать этот дурачок о черных днях? Вот у него сегодня черный день и завтра будет черный, у него просто не будет светлых. И разве помогут здесь деньги?
– Я могу пойти и выпить, – продолжал Коля. – Могу тебя угостить, а?
– Угости! – сказал Мишка.
Они зашли в какую-то забегаловку, и Коля купил дешевого портвейна, и принес два тусклых стакана, и был так счастлив возможности угостить, что в Мишке возникло на секунду какое-то ответное доброе чувство, но он не только ему не обрадовался, а придушил его. Ничего доброго в мире существовать не могло.
Существовала ненависть в глазах Иры.
Существовал слабомыслящий Коля.
Существовали пустота и окаменелость.
Он выпил портвейн залпом.
Коля смеялся рядом счастливым смехом, и от его нелепой фигуры и плоского лица веяло на Мишку каким-то жаром.
– Эх ты! – сказал Мишка. – Дурачок!
Лицо у Коли стало обиженным.
– Я тебя угощаю, – сказал Коля обиженно, – а ты обзываешься!
Но Мишка его не слышал.
Он вдруг вновь почувствовал тот восторг и ужас, когда нес Иру в комнату. У него закружилась голова. Ничего не имело значения, кроме этого! Пусть не любит, пусть ненавидит, это неважно. Он пойдет к ней сейчас…
И он пошел. Что-то
Мишка позвонил в дверь, и ему открыла Ирина мама и посмотрела на него сначала удивленно, а потом испуганно.
– Ирочка! – закричала она.
И появилась Ира, закутанная в платок, с той же складкой на лбу и теми же замученными губами.
– По-моему, – прошептала мама, – он пьяный.
– Я не пьяный, – пробормотал Мишка, заикаясь, – я пришел по делу.
– Иди домой, – ласково сказала Ирина мама.
– Не-е-ет! – упорствовал Мишка.
Ира подошла близко и уперлась ему рукой в грудь. Он замер от этого прикосновения, не отдавая себе отчета в том, что его выталкивают из квартиры. Он отшатнулся назад и чуть не упал, столько силы было в этой отвергающей его руке.
– Никогда больше не приходи сюда! Я же сказала тебе все!
– Но ты…
– Что я? – закричала она. – Что тебе приснилось, алкашу несчастному?
– Я позвоню его родным, – сказала мама.
Они закрыли дверь.
Дверной глазок как-то нагло отсвечивал. И Мишка ударил по нему кулаком, ударил изо всей силы, так, что задрожала дверь и что-то упало.
Это под ноги Ире упала висевшая на счастье подкова. Она больно ударила Иру по ноге, и Ира наступила на нее со злостью, с остервенением.
– Никогда бы не подумала!– сказала ей мама. – Такой с виду порядочный мальчик.
– А я порядочная? – спросила Ира. – Я порядочная? Что ты вообще в этом понимаешь?
– Ну, кое-что, – миролюбиво сказала мама.
– Да? Да? Вся ваша порядочность – бред собачий!
Ира ушла в комнату и закрыла за собой дверь.
Мама пошла звонить по телефону. Сложным путем она узнала телефон Марины. И, стараясь быть деликатной и не пугать, сказала той, что по городу бродит выпивший Мишка.
20
Саша так и не нашел Шурку. Он до вечера караулил ее возле дома, но она не пришла.
На лавочку, где Саша ее ждал, присел худой человек с большой черной собакой. Собака бегала по своим делам, а человек смотрел на нее и молчал.
– Сколько вам лет? – вдруг спросил он Сашу.
– Семнадцать, – ответил Саша.
– Я так и думал, – сказал человек. – Мучительное время. Верно?
– Верно, – ответил Саша.
– Самое трудное в жизни. Время первых вопросов, на которые нет ответов… Потом их будет больше… И к этому привыкнешь, но в первый раз это мучительно – не получить отгадки. Вы не рассердитесь на жизнь за это?
– Я буду искать отгадку, – сказал Саша.
– Естественно, – сказал человек. – Все ищут… Зачем живешь? Что в конце концов зачтется? То, что делаешь, или то, что нет? Активность или пассивность? Терпение или сопротивление? Награды или порицания?