Отчаянные
Шрифт:
— Серые они, — сказал Винс, — вот в чем беда.
Она смерила его взглядом, но ничего не сказала. Он обнял ее чуть покрепче.
— Я ведь не знаю даже, как тебя зовут.
— А я знаю, как тебя. Ты Сэми Дэвис-младший.
— Это мой псевдоним. По-настоящему меня звать Винсент Элспи.
— Мне нравится. Незатертое имя.
— Друзья зовут меня Винс.
— Вот как? Хорошо им жить.
Он не понял, что она хотела этим сказать, и немного помолчал, выжидая.
— Ну?
— Что «ну»?
— Как тебя звать? Не могу же я говорить с тобой целый вечер и даже имени твоего не знать.
— Ты собираешься весь вечер со мной разговаривать?
— И разговаривать тоже.
Она отстранилась и поглядела на Винса:
— Постой! Не так быстро, дружок! Ты что-то напутал. Об этом и думать забудь.
— Об чем «об этом»?
— Ты знаешь, о чем.
— Честное слово! — сказал Винс.
— Честное слово чего?
— Честное слово, я ничего такого не думал.
И опять она рассмеялась против воли. Ее синие глаза заблестели, уголки красных губ вздернула улыбка
— Ну, скажи, — не отставал Винс, — как тебя звать?
Она покачала головой.
— Давай скажи. Почему не хочешь сказать?
— Мне оно не нравится.
— Что не нравится?
— Мое имя.
— А как тебя звать?
Она подумала:
— Айрис.
— Господи, что же в нем плохого?
— Не знаю. Не нравится — и все тут.
— Нормальное имя. И чего в нем плохого? Я думал, ты скажешь Агги, или Клара, или что-нибудь совсем несусветное.
— Да нет, только мне оно все равно не нравится. Мне бы хотелось, чтобы меня назвали иначе.
— Как, например?
— Хотя бы Одри.
— Тогда считай, что ты мне не говорила, как тебя зовут, и я буду звать тебя Одри. Идет?
— Идет.
Тут он заметил Сэма, который стоял в одиночестве, и показал жестом, что дело на мази. Он подмигнул Сэму из-за плеча девушки, тот одобрительно подмигнул в ответ и показал большой палец. В их компании Винс был ближе всех с Сэмом. Он знал Сэма дольше остальных в трудную минуту всегда мог на него положиться. Малыш Финч был тоже своим парнем, но из-за роста от него в драке было мало проку. А Боб, хоть и был здоров драться, все время дулся, потому что его, видите ли затирают.
Когда до перерыва оставался один танец, Винс спросил девушку, не хочет ли она выпить кофе. Она сказала, что не прочь, и они пошли в бар под арку.
— Где твои друзья? — спросила она, когда они взяли по чашке кофе и уселись друг против друга за зеленый пластиковый столик.
— Здесь.
— Вы все время ходите вместе?
— Почти. Кореши — это кореши, сама понимаешь.
— И все время безобразничаете?
— Что ты хочешь сказать?
— Не прикидывайся, — заметила она. — Забыл, как тогда спровадили Джона Шарпа?
— Так вот как его зовут?
— Да. Значит, вы всегда добиваетесь своего таким манером?
Вопрос ему не понравился: надо было спорить и защищаться, а убедительных доводов не было. И вообще при чем тут все это, когда он с нею? Он снова вспомнил, как двинул того типа кулаком в рожу, но угрызений не было, потому что жестокая и злая его половина была сама по себе, а другая, которая позволяла ему наслаждаться обществом девушки, — сама по себе. Но девушка ждала ответа.
— Мы любим чуток позабавиться, — выдавил он.
— И подраться тоже?
— Бывает и это. — Он посмотрел ей в глаза. — Если кто над тобой изгиляется, спину перед ним гнуть, что ли?
— Но сами вы первыми драк не затеваете? Не привязываетесь?
— Послушай, — сказал он, — нашему брату без этого нельзя. Раз-другой надо дать себе волю. Не то свихнешься. Целый день вкалываешь, зашибаешь гроши для чужого дяди, и каждый еще к тебе же и цепляется. Дома Старик обзывается «бездельником» и «стилягой», на улице фараоны с тебя глаз не спускают — прическа, понимаешь, у тебя не такая, как у всех. И всем от тебя одного надо: чтобы все было по-ихнему. А ты сиди себе тихо и не путайся под ногами. Не мешай. А сами какую заваруху устроили?! Войны да бомбы — ведь если побросать, они всех нас на тот свет отправят. А они тебе: «Сиди тихо, не устраивай беспорядков. Не мешай. А мы уж придумаем, как сделать, чтоб от тебя и мокрого места не осталось».
И его рука сама собой сжалась в кулак на столике.
— Другой раз чувствуешь: нет тебе покоя, пока не разнесешь чего-нибудь на куски, не докажешь им всем, что ты на них плевать хотел и не дашь себя морочить.
Она слушала затаив дыхание, не сводя с него глаз.
— Если бы все думали так, как ты, — спросила она, — во что бы тогда превратился мир?
— Хуже, чем сейчас, все равно не будет, скажешь — нет? Никто никому не верит, каждый свое норовит урвать. И не только люди, а государства тоже. Жалко, у меня по-другому мозги устроены, а то бы я тоже сколотил себе капиталец не хуже некоторых; вот люди и смотрят на меня, словно я дерьмо какое-то, говорят: «Полюбуйтесь на этого стилягу, так и прет на рожон». Я и пру когда есть настроение.
— А обычные, честные люди?
— Ты хотела сказать: недотепы, на которых все, кому не лень, ездят? Те самые, которые делают, что им политики да фараоны прикажут? Простачки они. С ними порядок — кому они нужны? Взять хоть моего Старика. Пошел на войну, там его всего продырявили, и сейчас рука у него, можно сказать, бесполезная. Ему идет маленькая пенсия, берется он за работу, от которой другие отказываются, только внутри у него все накипело, он всех ненавидит, и меня тоже, потому что у меня обе руки целые и я больше его зарабатываю. А он еще обзывает меня бездельником.
Винс допил кофе и с сердцем отодвинул чашку.
— И чего ты затеяла этот разговор? Зачем тебе это нужно?
Она опустила глаза в чашку.
— Хотела лучше узнать тебя, больше ничего.
Они помолчали, потом он отрывисто сказал:
— Ладно, пошли еще потанцуем.
У дверей он остановился, пропустил ее вперед и тут заметил, что у нее на шее, там, где начинают расти волосы, маленькая бородавка. В зале притушили свет, заиграли медленный вальс, и он, непонятно растроганный этим только что подмеченным изъяном в ее красоте, прижался к ней, так что ее волосы коснулись его щеки. Интересно, где она живет, думал он, и разрешит ли проводить себя домой после танцев. Вот было бы здорово! Он хотел встречаться с нею и дальше и знал, что скоро попросит ее о свидании. Она была не такая, как те девушки, с какими они заигрывали: в несколько раз культурней, умнее и тоньше. Еще ни одной девчонке не удавалось прижать его к стенке и заставить оправдываться. Да от другой девушки он бы такое и не стерпел. Тех интересовало, куда ты их будешь водить и что позволить тебе взамен. С ними было легко — они принимали тебя как есть и не заставляли, как эта, обдумывать каждое слово, Но из тех девушек ни одна не была такой красивой, ни с одной он не чувствовал себя, как сейчас, когда обнимал ее в танце: тихим, довольным, умиротворенным. Так бы и танцевал с ней вечно.