Отчет Брэдбери
Шрифт:
Той ночью сон ускользал от меня, как и накануне, хотя я наелся, устал и хотел спать. Потому что со мной в комнате была Анна, лежала в кровати рядом, спала. Кажется, я не сомкнул глаз до четырех утра. Было воскресенье. Мы провели ленивое утро. Не вставали допоздна, так что я получил шанс выспаться, не завтракали и не выходили на улицу до самого обеда, когда отправились в крошечное кафе с названием «Титаник». Я помню это название, потому оно показалось мне чрезвычайно остроумным и столь же безнадежным. Потом Анне захотелось осмотреть кое-какие достопримечательности. Я согласился сопровождать ее в одно место. На листе бумаги с логотипом отеля она выписала из путеводителя, купленного в Айове, список того, что хотела увидеть в Монреале. Она предложила базилику Нотр-Дам. Я был там с Сарой, но ничего не запомнил. Церковь была, как все подобные строения, большой, роскошной, безвкусной, холодной. Саре всегда было тревожно в храмах, независимо от их размера, и мы вряд ли оставались там долго. Около часу дня, когда мы с Анной вошли в базилику,
— Подожди минутку.
— Зачем?
— Просто дай мне минуту, — повторила она, и я увидел, как она быстро пошла по центральному проходу через неф к алтарю.
Анна скользнула на скамью, стоявшую почти перед алтарем. Она сидела несколько минут (я видел только ее затылок), потом снова пошла по проходу, склонив голову. Ее поза и походка безошибочно выдавали ее. Глядя на нее, мне пришло в голову (думаю, это новость только для меня), что слово «молитвенник» может обозначать и книгу, по которой молятся, и того, кто молится.
— Ты молилась, — сказал я.
— Да. Ты против?
— Нет. Ты помолилась за меня?
— Да, — ответила она. — Я всегда это делаю.
Мы вернулись в «Бонсекур» во второй половине дня. На стойке портье для Джейн Грей был оставлен большой плотный конверт. Внутри лежали водительские права и паспорт на имя Оливера Грея, а также начерченная от руки схема улиц и записка с инструкциями. Мы должны были уехать из Монреаля на следующий день в полдень. Поехать на машине на запад, в Оттаву, не делая остановок, и точно в три часа явиться по данному адресу. В записке указывалось, что вести машину должна Анна, и я решил, что мы не будем соблюдать это условие, умышленно оскорблявшее нас.
Воскресным вечером, нашим последним вечером в Монреале, после раннего ужина, за которым ни один из нас не сказал ни слова о предстоящем дне, мы вернулись в отель и принялись укладывать вещи. Анна сказала, что сейчас самое подходящее время рассказать мне, как живут клоны в Отчужденных землях. Как жил мой клон. Я ответил, что хочу спать. Она сказала, что я и так проспал почти весь день. На этом идиллия завершилась и началась лекция.
— С самого начала правительственной программы, — рассказывала Анна, — мы пытались рассуждать так, как, по нашему мнению, рассуждало правительство. По-моему, я тебе об этом говорила. Все свидетельства указывают на то, что их мышление является прагматическим, корыстным и продажным, но кто может быть уверен в том, как именно думает правительство? Все, что я тебе сообщу, это наиболее вероятные догадки, выводы, предположения. Мы верим, что очень близки к правде.
Хотя я проспал почти весь день, я устал. Болели ноги. Зудела кожа головы. Меня беспокоило сердце. Я хотел лечь в постель, выключить свет, остаться один в комнате. Мне хотелось подумать обо всем этом, но без голоса Анны, сверлящего мой череп. Зачем мне нужно все это знать? Я встречусь с клоном. Увижу то, что увижу. Сделаю для него, что могу. Анна будет рядом. Если я найду причину, то напишу отчет.
— Внутри Отчужденных земель, — говорила она, — в пределах этой самой плотно заселенной области в мире, все разработано и спроектировано так, чтобы держать клонов физически здоровыми и эмоционально спокойными, управляемыми и послушными, не знающими инстинкта и способов воспроизведения, забывшими о самосохранении или агрессии. Жизнь их строго регламентирована, они подолгу занимаются чем-то вроде строевой подготовки, а также общественно-полезной работой, но у них нет игр и спортивных состязаний — никакой деятельности, которая могла бы пробуждать дух сотрудничества или взаимодействия, дух коллективизма. Они получают сбалансированное, низкокалорийное и дешевое питание. Они едят овощи и фрукты, выращенные на Отчужденных землях самими клонами. Очень мало мяса. Это домашняя птица и свинина, а свиньи и птицы тоже выращены на Отчужденных землях. Рыбу разводят там же. Никаких сладостей. Никакого кофе или чая; ничего возбуждающего. Много воды. Цельнозерновой хлеб. На ужин — стакан виноградного сока. Они питаются так, как могли бы питаться мы, если бы по-настоящему заботились о своем здоровье и долгой жизни. Таким образом, в среднем здоровье клонов значительно лучше здоровья оригиналов. Ясно, — говорила Анна, — что правительство гораздо больше заботится о здоровье клонов, чем о здоровье своих граждан. На протяжении всей жизни взрослым мужским клонам ежедневно проводят один и тот же массовый курс психотропных препаратов, чтобы держать их в подчинении, уберечь от секса (однополого), внушить спокойствие и довольство. Я уверена, что моя организация проанализирует образцы крови, взятые у твоего клона, и узнает природу и составляющие этих препаратов. В любом случае, — сказала Анна, — я была свидетелем ужасающих эмоциональных и физических проявлений ломки после этих препаратов. При рождении каждому клону с внутренней стороны левого предплечья делают татуировку: регистрационный номер, по-видимому, сканируемый. Это не точно, по крайней мере, мы не пытались сканировать его никакими приборами. Номер простой, он четко идентифицирует клона с его оригиналом.
Откуда-то я уже об этом знал, о чем ей и сообщил.
— Клонам не дают имен, — сказала она, —
— Вы не можете знать эту цифру наверняка, — предположил я.
— Это наиболее правдоподобно, — ответила она. — Взрослые клоны-мужчины и взрослые клоны-женщины никогда не видят друг друга, мужские и женские бараки расположены в сотнях миль друг от друга. Клоны помещены на склад, инвентаризированы, сгруппированы по возрасту, но не по дате рождения — в этом они могут отличаться от соседей по бараку — а по дате рождения оригиналов. Прежде чем выбраться оттуда, каким бы то ни было способом, твой клон жил с другими клонами-мужчинами, чьи оригиналы родились двадцать третьего ноября две тысячи четвертого года.
— Ты помнишь день моего рождения?
— Если требуется какая-то часть тела, клона легко найти.
— Но не моего, — заметил я.
— Когда клоны-мужчины заканчивают свои дневные занятия и работу, какой бы она ни была, им дают седативные препараты. Они работают, упражняются, едят или же спят.
— Как твоя организация считает, — спросил я без тени шутливости, — клоны видят сны?
— Могу сказать, что да, — ответила Анна. — По крайней мере, когда они вне действия препаратов.
— То, что у клонов нет имен, что их так много в каждой из «резиденций», что у них нет никакого свободного времени — слов не хватит, чтобы описать этот мир — конечно же, мешает, — продолжала Анна, — или полностью предотвращает любое социальное взаимодействие. В возрасте двенадцати-тринадцати лет мужские клоны привлекаются к работе. Кто-то занимается сельским хозяйством на фермах Отчужденных земель. Кто-то убирает и обслуживает здания и прилегающую территорию. Кто-то ремонтирует дороги и инфраструктуру. Кто-то обслуживает транспортные средства и оборудование. Кто-то готовит еду. А кто-то принимает участие непосредственно в процессе клонирования, причем так, чтобы с ними контактировало как можно меньше оригиналов. Женщинам-клонам требуется минимальное количество препаратов, чтобы они оставались спокойными, и на ночь их не усыпляют. У них только одно занятие: вынашивать и рожать клонов-младенцев, а также ухаживать за ними и заботиться о них все их младенчество и детство. Этот процесс налажен таким образом, чтобы ни в коем случае не возникла опасная связь между матерью и ребенком. Каждая женщина ежедневно ухаживает за новым ребенком. Клона-младенца в любое время дня и ночи могут поручить одной из десяти тысяч «матерей», проживающих в отдельном «воспитательском» комплексе. Поскольку у клонов нет имен, очередная временная мать называет его «мальчиком» или «девочкой» (или же по-другому — возможно, на языке клонов есть какое-то свое название), а ребенок, когда подрастает, называет ухаживающую за ним женщину «няней». Нам хочется верить, — сказала Анна, — что даже в столь суровых и изнуряющих обстоятельствах материнский инстинкт нельзя сдержать, и даже в такой ситуации не надо списывать со счетов определенную долю материнской любви, нежности и доброты. Дети-клоны не имеют отцов. Очень важно, чтобы ты это запомнил, Рэй. Клоны-мальчики не общаются с клонами-мужчинами, пока не покинут мир клонов-женщин. Девочка-клон никогда в жизни не видит клона-мужчину. Очень развиты искусственные средства стимулирования и поддержки лактации, а также отсрочки менопаузы. Когда женщина-клон больше не способна рожать, она начинает заботиться о детях-клонах, которым от трех до тринадцати лет. После тринадцати клоны уже не считаются детьми. Мужских клонов переводят в бараки для взрослых мужчин, они начинают заниматься взрослой мужской работой. С двенадцати-тринадцати лет все женские клоны занимаются исключительно рождением детей, и это длится около сорока лет. Женщина-клон становится инкубатором, фабрикой по производству младенцев. Если она не рожает, то ухаживает за детьми (но не за «собственными».) Она почти постоянно беременна, и между беременностями проходит ровно столько времени, чтобы этот процесс не угрожал ее жизни.
Я понимал, и Анна всячески старалась показать мне, что она высказывает лишь предположения своей организации о жизни на Отчужденных землях, хотя они вполне резонны и правдоподобны. Например, концепция жизни женских клонов на данном этапе истории клонирования, скорее всего, исключительно умозрительна, потому что первое поколение клонов, среди которых был и мой клон, уже выросло. Но когда она так говорила — подробно, авторитетно, используя настоящее время — трудно было не принять гипотезу за факт.
Я подумал — интересно, она и ее организация тоже заразились своими убеждениями, приняв их на веру?
— Если женщина-клон беременна, а ее оригиналу нужен орган, извлечение которого подвергнет опасности ее жизнь и жизнь эмбриона, оригиналу дают совместимый орган со склада запасных органов. Их замораживают и помещают туда именно с такой целью. При этом оригинал уверен, что орган взят от его клона. За исключением самых экстраординарных случаев, младенцев принимают клоны-акушерки (они учатся этому ремеслу, наблюдая за действиями других клонов-акушерок). Обезболивающие дают щедро; понятия «естественных родов» без лекарств не существует. Кесаревы сечения редки. Для неотложных случаев и тяжелых заболеваний правительство открыло на территории Отчужденных земель двести пятьдесят больниц. Мы считаем, что каждая больница обслуживает миллион клонов. Они укомплектованы врачами, медсестрами и вспомогательным персоналом из американской армии, которые поклялись держать все в строжайшей секретности.