Отчёт перед Эль Греко
Шрифт:
Страх овладел мной, и я снова бросился бежать со всех ног. Горы кружили, и я тоже кружил вместе с ними. Круги все сужались, в голове у меня кружилось. Горы плясали вокруг, и внезапно я почувствовал, что это были не горы, а окаменелости допотопного мозга. Исполинский черный крест был водружен высоко на скале справа, и на нем была распята огромная бронзовая змея.
Молния рассекла мое сознание, озарила горы вокруг, и я увидел: оказалось, что я вошел в грозное извилистое ущелье, куда тысячи лет назад вошли ведомые Иеговой евреи в бегстве из счастливой тучной земли фараона. Ущелье это
Ужас объял меня, ужас и радость великая. Я прислонился к скале, чтобы успокоился вихрь мыслей моих, закрыл глаза, и сразу же все, что было вокруг меня, исчезло. Теперь передо мной были берега Греции, темно-синее море, красные скалы, а среди скал – низкий вход в сумрачную пещеру. Некая длань появилась вдруг в воздухе и вложила мне в руку пылающий факел. Я понял наказ и, сотворив крестное знамение, вошел в пещеру.
Долго бродил я там, шлепая по черной ледяной воде, огромные голубые сталактиты нависали у меня над головой, мокрые каменные фаллосы, блестевшие и смеявшиеся в отблесках факела, поднимались с земли. Эта пещера была некогда руслом большой реки, которая ушла отсюда, по прошествии веков изменив течение…
Бронзовая змея гневно зашипела. Я открыл глаза и снова увидел горы, ущелье, пропасти. Головокружение прошло. Все остановилось, прояснилось, и я понял: так и Иегова пробил для себя проход через раскаленные горные гряды. Я вошел в грозные ножны Бога, идя по следам Его.
– Таков путь! – воскликнул я во сне. – Таков путь человеческий, а иного пути нет!
И едва эти дерзкие слова сорвались с уст моих, воздушный смерч захватил меня, грозные крылья подняли ввысь, и в мгновение ока очутился я на вершине богообительной Синайской горы. Пахло серой, губы мои дрожали, словно исколотые бесчисленным множеством невидимых искр. Я открыл глаза. Никогда мой взор и тело мое не наслаждались столь нечеловеческим, столь гармоничным сердцу моему зрелищем – ни воды, ни дерева, ни людей. Ни надежды. Вот где душа отчаявшегося или гордого человека испытывает верх блаженства.
Я окинул взглядом скалу, на которой стоял. Два глубоких углубления, должно быть, выбили в граните стопы рогоносного пророка, который ожидал здесь появления изголодавшегося Льва. Разве не здесь, на Синайской вершине велел Он ждать? И тот ждал.
Я тоже ждал. Склонился над пропастью и слушал. И вдруг издали, совсем издали, глухо загрохотали шаги. Кто-то приближался. Горы дрожали. Ноздри мои затрепетали, – всюду в воздухе стоял запах барана-вожака. «Он идет! Идет!» – шептал я и стал затягивать потуже пояс, готовясь вступить в борьбу.
О, как я желал этого мгновения! Увидеть перед собой голодного зверя небесных дебрей без посредничества и соблазна бесстыжего зримого мира. Незримого. Ненасытного. Доброго Отца, который пожирает детей своих, тогда как по губам, бороде и ногтям его струится кровь.
Я смело заговорю с Ним и расскажу о страданиях человека, о страданиях пташки, дерева и камня: мы все приняли решение, – мы не желаем умирать! Ведь у меня воззвание, подписанное всеми деревьями, птицами, зверями и людьми, – мы не желаем, чтобы Ты сожрал нас, Отче, и я не
Я говорил, умолял, затягивал пояс и дрожал.
И вот, среди этого ожидания задвигались камни, и послышалось громкий вздох.
«Это Он… Это Он… Он пришел!» – прошептал я и обернулся, содрогаясь.
Но это был не Иегова. Это был не Иегова, это был ты, Прадед, сотворенный из возлюбленной земли критской. Ты стоял передо мною, суровый вельможа с белоснежной клинообразной бородкой, с тонкими сжатыми губами, с исступленным взглядом, полным огня и крыльев. А в волосах твоих запутались корешки тимьяна.
Ты посмотрел на меня, и я почувствовал, что этот мир есть облако, несущее молнию и ветер, что облако есть и душа человеческая, несущая молнию и ветер, вверху же носится дыхание Божье, и нет спасения.
Я поднял глаза и посмотрел на тебя. Мне хотелось спросить: «Неужто, Прадед, и вправду нет спасения?», но язык мой словно присох к гортани. Хотелось подойти к тебе, но ноги не повиновались.
Тогда ты протянул мне руку, – словно я тонул, а ты желал спасти меня.
Я порывисто ухватился за твою руку. Она была вся в разноцветных красках, словно все еще продолжала живописать, и пылала. Я коснулся твоей руки, почувствовал прилив сил и смог заговорить.
– Дай мне наказ, Прадед мой возлюбленный, – сказал я.
Он улыбнулся и опустил руку мне на голову. Это была не рука, но огонь многоцветный: пламя это доходило до самых корней мозга.
– Дойди до того, до чего можешь, дитя…
Голос его был глубокий и сумрачный, словно исходил из глубинной гортани земли…
Голос его дошел до самых корней мозга моего, но сердце мое не дрогнуло.
– Дай мне еще более трудный, еще более критский наказ, Прадед! – воскликнул я тогда еще громче.
И едва раздались эти слова, пламя взмыло вверх, разрывая воздух, мой непокорный предок с запутавшимися в волосах корешками тимьяна исчез, и на вершине Синайской горы остался только громкий, повелительный голос, сотрясавший воздух:
– Дойди до того, до чего не можешь!
Я в ужасе вскочил со сна. Уже рассвело. Я встал, подошел к окну, вышел на балкон, увитый виноградом с сочными гроздьями. Дождь уже кончился, и камни радостно сияли. На листьях деревьев лежали тяжелые слезы.
– Дойди до того, до чего не можешь!
Это был твой голос. Никто больше во всем мире не мог изречь столь мужественного слова, – только ты, ненасытный Прадед мой! Разве не ты и есть непреклонный, отчаянный вождь моего сражающегося поколения? А разве мы, израненные, изголодавшиеся, с наполненными грохотом железными головами, ушедшие от благополучия и уверенности, не следуем за тобой, натиском своим, пытаясь сокрушить границы?
Самый сиятельный лик безнадежности есть Бог. Самый сиятельный лик надежды есть Бог. По ту сторону надежды и безнадежности, за извечные границы увлекаешь ты меня, Прадед. Куда же ты увлекаешь меня? Я оглядываюсь вокруг, заглядываю внутрь самого себя: добродетель обезумела, геометрия обезумела, материя обезумела. Должен снова прийти Разум-Законодатель, который установит новый порядок, новые законы, чтобы мир обрел более богатую гармонию.