Отцы
Шрифт:
— Ну, как там? Что?
Она махнула рукой и в изнеможении опустилась на стул. И только после этого ответила, обращаясь к мужу:
— Все благополучно. Мальчик.
Дружное «ура» вырвалось у всех, лица расплылись в довольной улыбке. Хардекопф поглаживал бороду. Ну конечно, мальчик! Но вот бабушка Хардекопф приступила к рассказу: никак нельзя было найти акушерку, даже к шуцману пришлось обратиться, новорожденный не подавал сначала признаков жизни, его шлепали-шлепали — и все-таки он не дышал и ожил только, когда его окунули в холодную воду. И, конечно, папаша его, этот кретин, до сих пор домой не явился. Одному дьяволу известно, где его носит.
—
— Уродина! — отрезала мать. — Никогда в жизни такого урода не видела.
Мужчины фрау Хардекопф разочарованно взглянули на нее.
— Мне сперва показалось, что у него уж очень руки и ноги короткие, а голова как у рахитика. Но акушерка говорит, что нет, все в порядке. А безобразен, лицо… ужас один!
Все печально переглянулись. Неужели такой безобразный? Почему это, отчего? Дедушка Хардекопф сказал спокойно:
— Ты, мать, наверное, преувеличиваешь! Не такие уж у него уроды родители.
— Сам увидишь, — ответила ему жена. — Вы мне суп оставили?
— Сиди уж, сиди, — сказал Хардекопф. — Отдышись!.. — Он взял кастрюлю с плиты, налил тарелку супа и подал жене, которая сегодня в виде исключения позволила себя обслуживать.
Уже взявшись за ложку, она, прежде чем поднести ее ко рту, повторила:
— А много бы я все-таки дала, чтобы узнать, где этот негодяй шляется?
А негодяй тем временем крадучись поднимался по лестнице к себе домой. Когда он увидел сигнал «путь свободен», на душе у него стало еще тяжелее. Но ничего не поделаешь. Медленно взбирался он по ступенькам, ломая голову, что бы такое сказать Фриде. Какие-нибудь полные любви, трогательные слова от сердца к сердцу, потом он ее обнимет и поцелует. Да, поцелуем он все искупит и выкажет свое раскаянье, радость, счастье, даст клятву исправиться. В одной руке у него букет душистой сирени, а в другой — жирный копченый угорь, любимая рыба Фриды.
Едва он появился в дверях, смущенно прикрывая сиренью лицо, как соседка Боллерс испарилась. Он на цыпочках вошел в спальню, положил на кровать цветы и рядом с ними копченого угря. Но угря он с гордостью тотчас поднял и, сияя, показал жене:
— Посмотри, какой жирный! И очень свежий!
Она тихо ответила:
— Спасибо, милый!
Он подошел к бельевой корзине, где спал его первенец.
— Все благополучно?
— Да. А у тебя?
— У меня? — Он рассмеялся. — У меня — слава богу!
— Ну, тогда, значит, все прекрасно!
Глава вторая
1
Пока вконец измотанный Карл Брентен, подтянув колени чуть не до подбородка, спал сном праведника на коротенькой кушетке и отчаянно храпел, фрау Хардекопф в широкой двуспальной кровати вела длинный разговор со своим мужем. Впрочем, слово «разговор» не совсем точно передает фактическое положение вещей, ибо, как всегда, говорила только она; он слушал и время от времени издавал какое-то неопределенное мычание, не то соглашаясь, не то возражая; жена всегда принимала это за согласие. Само собой разумеется, что на этот раз вся ее многословная и взволнованная речь касалась дочери, ее ребенка и мужа.
— Короче говоря, так дальше продолжаться не может. Иначе это плохо кончится. С рождением ребенка все переменилось… Понятно?
— Гм… Гм…
— Стало быть, о разводе не приходится думать. Фрида, само собой, бросать работу не захочет. Малыш окажется у меня на шее. Все теперь зависит только от этого бездельника отца. Стало быть, необходимо что-то предпринять. Надо его разлучить с его теперешними дружками. Сойдись с ним поближе, постарайся на него повлиять. Ты понял?
От удивления дедушка Хардекопф даже забыл промычать свое «гм».
— Господи боже мой, да ты спишь, что ли? — окликнула его жена.
— Нет, нет, — поспешил он ее заверить.
— Так отвечай же!
— Гм!.. Гм!!
— Стало быть… Стало быть, это дело ты возьмешь на себя. Придется быть с ним помягче. Может, еще и спасем его. Речь идет о счастье нашей дочери, а теперь еще и ребенка. Карл ведь тоже социал-демократ. Брал бы ты его с собой почаще на ваши районные собрания. Потолкуй с руководителем района, Альмер человек умный. Пусть на него повлияет. Как, по-твоему?
Громкое продолжительное кряхтение, выражающее явное неудовольствие.
— И потом надо ввести его в сберегательный ферейн. Пусть приучится копить; это будет ему на пользу. Хорошо бы еще, если бы ты нашел несколько партнеров для игры в скат. Собираться можно раз в неделю, ну, хотя бы у нас. Надо сделать все, что в наших силах. Так дальше продолжаться не может. Мы в ответе за дочь. Ну, что же ты молчишь?
Хардекопф заворочался под одеялом. Что только не придет в голову этой женщине? И до чего круто она меняет курс! Только вчера она готова была задушить зятя, называла его негодяем, забулдыгой, наказанием господним, а сегодня — пожалуйте: социал-демократ, сберегательный ферейн, скат. Все перевернулось в одну минуту. Хардекопф никак не мог поспеть за ней.
— О господи, да ты слышишь меня?
Нечленораздельное мычание.
— Ну, стало быть, договорились, теперь повернись и спи. Спокойной ночи!
— Гм!.. Гм!..
2
Семейная жизнь Хардекопфов могла считаться благополучной: в этой семье почти никогда не ссорились, тут царили мир и согласие, ибо все определялось волей одного человека — Паулины Хардекопф. Мужчины, Иоганн Хардекопф и его сыновья, добровольно подчинялись ее тирании и ничего на этом не теряли: Паулина жила и работала только для них. С неисчерпаемой энергией и неутомимым трудолюбием отдавала она всю себя дому и семье. Она обеспечивала своих мужчин всем необходимым. Обед и ужин всегда были на столе вовремя, минута в минуту. Одежда — всегда в полном порядке. Обувь починена. Взносы в ферейн, в партию, в профессиональный союз своевременно уплачены, точно так же, как и взносы в «Гармонию» — кассу, выплачивающую пособие на похороны, — членом которой она состояла тайком от мужа. Когда муж и сыновья в субботу отдавали ей получку, она каждому выделяла деньги на карманные расходы и проезд, и каждый знал, что до конца недели он ни в чем не будет испытывать нужды.
Вся провизия закупалась в открывшемся тогда на Штейнштрассе первом кооперативном магазине. Это отнюдь не значило, однако, что фрау Хардекопф не покупала иногда украдкой кое-какие мелочи у лавочника Пинлендера. Пинлендер выдавал специальные талоны, которые можно было потом обменять на хорошенький кофейный сервиз или масленку.
Хардекопфам приходилось вставать очень рано, в половине шестого, и уже через полчаса выходить из дому, чтобы вовремя поспеть на верфи «Блом и Фосс», расположенные на противоположном берегу реки. Фрау Паулина поднималась на полчаса раньше мужчин, готовила бутерброды, кипятила кофе, наполняла жестяные фляги и насыпала мужу табак в кисет. Курение трубки было единственной роскошью, которую он себе позволял.