Отдаленные последствия. Иракская сага
Шрифт:
…В сотне метров от дороги находилась неглубокая занесенная песком ложбина. Там группа Андерса обнаружила еще одно захоронение — или место побоища, если точнее. Полусгнившие останки никто и не пытался хоронить или кремировать. Они просто валялись сами по себе, основательно обглоданные крысами и шакалами и почти скрытые под песком. Все они несли на себе следы увечий: пробитые черепа, выбитые зубы, переломанные кости. Ни одежды, ни обуви на них не было. Судя по остаткам растительности на остатках лиц, это были мужчины, но какие-то удивительно низкорослые мужчины. Это сразу бросилось в глаза. Карлики — не карлики, да и не подростки вроде, именно мужчины,
5
Пять футов — полтора метра.
— Курды, наверное, — жертвы саддамовского режима, — сказал Палман не совсем уверенно. — Только почему они такие низкорослые?
— Наверное, это отличительная особенность курдов, — столь же неуверенно предположил Кенборо. Он уже замерил уровень радиации в воздухе и на земле, записал результаты на диктофон и теперь в разных ракурсах фотографировал трупы. — Я включу все в свой доклад…
— Правильно, — кивнул Палман. — Мнение независимых международных экспертов очень важно для ООН. И это льет воду на нашу мельницу…
— Сколько их там? — спросил Маккойн, не обращая внимания на штатского.
— Мы четверых раскопали, сэр, — сказал Андерс. — Осталось еще много, гораздо больше. Они все под песком, друг на друге, надо брать лопаты и копать.
Маккойн наклонил голову и отвернулся.
— Хорошо, сержант Андерс, — сказал он сдержанно. — Напишите рапорт, я отмечу это место на карте. Задерживаться здесь мы больше не можем. Поторопитесь, сержант!
Он пошел прочь, направляясь к кострищам, где уже развил бурную деятельность Санчес, но через несколько шагов остановился и обернулся, словно кто-то тронул его за плечо. Вик Андерс со зверским лицом позировал австралийцу на фоне трупов. Господи, почему они все ведут себя одинаково, как полные идиоты?!
— В чем дело, сержант? — крикнул Маккойн. — Более подходящего фона не нашли?
Андерс сделал нормальное лицо, быстро развернулся и начал отдавать команды матросам. Кенгуру зачехлил фотоаппарат. Капитан раздумывал секунду, потом махнул рукой и пошел своей дорогой.
Если бы у него не забрали плеер, то переносить заточение было бы легче. Он пробовал напевать любимые мелодии, но звуки голоса отражались от каменных стен ужасающим эхом, и Клод прекратил вокальные эксперименты.
Он полюбил арабский нью-фолк после туристической поездки по странам Магриба в 2001-м. Сама поездка, кстати сказать, вышла скомканной и нервной, от невыносимой жары у него постоянно шла носом кровь, управляющий отелем в Рабате нагрел его на сто семьдесят долларов, и вообще историческая родина на поверку оказалась местом куда менее приспособленным для нормальной жизни, чем Европа. Захолустье, одним словом.
Но, как это часто бывает, вернувшись домой и сменив бермудские шорты на осеннюю куртку, Клод неожиданно для себя обнаружил, что тоскует по белым пескам и яркой зелени Северной Африки. Он решил, что его таки тянет на землю предков, что это голос крови и все это неспроста. Он повесил у себя в комнате пару постеров из «Нэшнл Джеографик», изображавших красоты южного побережья Средиземноморья, какой-то палестинский плакат с призывом прикончить сионистскую гадину, а в лавочке на Рю Солей под незатейливой вывеской «Л’Араби Аутентик» приобрел «арафатку»
Взрыв небоскребов «Близнецы» 11 сентября вызвал у Клода бурный прилив положительных эмоций, несмотря на то, что у его белого напарника на бензозаправке, где Клод тогда работал, в Нью-Йорке погибла двоюродная сестра. Это он опять принял за голос крови и под впечатлением даже посетил несколько собраний «Общества молодых исламистов». Правда, со временем, запал несколько угас, молодых исламистов разогнали, «арафатку» он потерял в автобусе в час пик, а вот арабская музыка, и в особенности Зуйра Айяль, молодая тунисская звезда с птичьим голоском и симпатичными ямочками на щеках, остались.
Но сейчас и воспоминания о Зуйре Айяль не согревали. Конечно, в Европе жить сыто и привольно, недаром весь их род полностью перебрался во Францию, перевез невест, бабушек, дядьев, нарожал кучу детей — короче, глубоко пустил корни в богатую и беспечную европейскую землю. Здесь и социальное обеспечение, и всякие гарантии — даже если не работаешь, деньги все равно платят! И обидеть тебя все боятся, даже наоборот — позволяют себя обижать… Когда Клод пару лет жил в Париже, он с братьями несколько раз участвовал в выступлениях против властей: бил витрины, переворачивал и поджигал машины, выкрикивал лозунги против коренных белых жителей, бессовестно угнетающих темнокожих мигрантов… Но потом Асаха посадили в тюрьму за разбой, а его отправили от греха подальше обратно — к тетушке в Бозонель. И все бы хорошо, если бы он не оказался там, где оказался. Непонятно где, но в месте жутком и страшном. Здесь социального обеспечения не получишь и права не покачаешь… Скорей тебя самого на куски порубят… Нет, лучше бы жил себе в Рабате, работал барменом в том самом отеле, и с управляющим бы подружился…
Его дважды водили в «аудиторию для бесед», где показывали разные ужасы, сорвали два ногтя на левой руке и все предлагали сознаться в занятиях колдовством. Фара каждый раз терял сознание, его водворяли обратно в «шкаф». Сегодня его предупредили, что в Женеву вернулся отец Игнасий Доминиканец, папский легат, который лично проведет дознание по всей форме в присутствии святой комиссии…
— Вы что-нибудь помните из того, что происходило в медной пещере под Котленом? — спросил белый монах, по всей видимости, тот самый отец Игнасий.
— Ничего не помню.
— И за какою причиною вы истощили колодцы упомянутого селения… — Отец Игнасий сделал небольшую паузу. — Не помните тоже?
— Ничего я не истощал, — совершенно искренне возмутился уборщик.
За ним водилось немало грехов: и дрался с белыми, и стоял на шухере, когда Асах грабил бакалейную лавку, и покуривал марихуану, и участвовал в беспорядках… Но чтобы воровать из колодцев! Что за бред такой они придумали?
— На фиг мне нужны ваши колодцы?
Наступило молчание.
— О!.. — Лицо монаха прорезала счастливая улыбка, вверх вскинулся тонкий указательный палец с разбухшими артритными суставами. — Точно помните, что не истощали котленские колодцы!
— Конечно, точно!
— Значит, что-то вы все-таки помните! Причем совершенно точно!
Святая комиссия зашевелилась, заерзала на скамьях, застрочила перьями. Отец Игнасий славился искусством вести допросы. Ни один еретик не мог запутать белого монаха.
— Нет! — спохватился Клод. Он понял, что попал в ловушку. Здесь мигом запутают, да так, что не выпутаешься! — Вы не так поняли! Я в самом деле ничего… Я забыл! Но помню, что колодцы не трогал…