Отдаляющийся берег

Перевел с армянского автор

О, как печально видеть глаза птицы с перебитыми окровавленными крыльями, которая напрасно бьётся ими о камень, чтобы снова взмыть ввысь – к небу и солнцу.

Амастег

Западноармянский писатель

В звонке секретарши не было ничего странного. Её манера говорить и задушевно, и при этом наступательно тоже была привычной. Но то, что произошло потом, по-настоящему меня удивило.

– Сидишь себе как ни в чём не бывало дома, отдыхаешь и знать не знаешь, что к тебе пожаловал гость из Еревана.

– Любезная Арина, – с беззлобной иронией

сказал я, полагая, что в эфире сейчас идёт передача, в отделе, кроме неё, ни души, вот она, скучая в одиночестве, и позвонила. – Прошу прощения, начисто позабыл доложить вам, что по устной договорённости с главным редактором я готовлю дома срочное сообщение. По всей вероятности, главный в свой черёд забыл предупредить вас об этом. Прошу покорно, будьте снисходительны, простите нас и примите искренние заверения в глубоком почтении.

Арина приходилась мне дальней родственницей по мужу. Года три назад летом явился в редакцию мой родственничек и начал с того, что женили они младшего сына на девушке из Карабаха, сноха оказалась хоть куда, хорошо печатает и в компьютере разбирается, но с армянским образованием здесь на работу не устроиться, коли можешь, дескать, помоги, с институтом у неё порядок, окончила в нынешнем году с золотой медалью. «Институтов с золотой медалью не заканчивают, – улыбнулся я, вполне, впрочем, добродушно. – Может, университет?» «Мне-то почём знать, может, и университет, – виновато согласился дальний родственник. – Я работяга, откуда мне про такие вещи знать?»

Я попросил главного редактора, возражать он не стал: «Ну, раз уж ты говоришь, не буду же я против». «Пусть утром придёт, – сказал я, выйдя из кабинета шефа. – И пусть возьмёт документы».

Так Арина и очутилась в редакции армянских программ Госкомитета по радио и телевидению Азербайджана.

С первого своего дня в редакции стройная, с нежным, хорошеньким смуглым личиком и огненным блеском чёрных глаз Арина выказывала мне явную симпатию. Хотя это вовсе не мешало с присущей ей горячностью и порывистостью потчевать меня пряностями из золотого фонда своего неисчерпаемого карабахского лексикона: ну ты и тип, где тебя вчера носило? Или: ты с кем это лясы точил, битый час дозвониться не могла.

– Что за гость? – спросил я, чувствуя, что Арина не одна, иначе вряд ли она молча проглотила бы мои беззлобные укольчики.

– Я же сказала – гость из Еревана, – прикидываясь обиженной, ответила она. – Ереван – это столица Армении.

– Молодец, – откликнулся я, – просветила. Передай ему трубку.

– Здравствуйте, Лео, – послышалось в телефоне после паузы. – Меня зовут Армен, Армен Арутюнян, я начинающий поэт. Привёз вам привет от Авика Исаакяна, внука великого нашего поэта Аветика Исаакяна, – скороговоркой протараторил незнакомый мне голос. – Видите ли, сегодня мне непременно надо вас повидать; это что-то вроде мечты, она должна исполниться, мне, Лео-джан, нужно встретиться с вами, у меня важный разговор, не телефонный, сами понимаете. По словам Авика, здесь, вдали от родины, ты, Лео-джан, чего уж тут скрывать, единственный, кто способен протянуть мне руку помощи. Могу я прямо сейчас зайти к тебе? Девушки в общих чертах объяснили мне, где твой дом. Замечательные девушки, между прочим, сама любезность и добропорядочность. Вы ведь живёте по соседству с иранским консульством, верно?

– Верно, – невольным эхом отозвался я, мало что поняв из его скороговорки. – Дом тридцать, второй подъезд, квартира шестнадцать.

Не прошло и четверти часа, как Армен позвонил в дверь. Улыбчивый, плечистый, он производил приятное впечатление.

– Вы впервые в Баку? – сказал я, чтобы хоть что-то сказать. Предложил ему присесть и принялся готовить кофе.

– Впервые, – кивнул Армен. Сесть он не сел, предпочёл пройтись по моему жилью и внимательно его осмотреть. – Я здесь меньше недели, остановился у родственника в Баилове. В огромном городе живёшь, Лео-джан, замечательном, беспокойном, жизнь здесь ослепительная.

Жить в большом городе – счастье. А море! Море, оно чего угодно стоит! Я прямо-таки влюбился в Баку, честное слово, полюбил его всем сердцем, и если дела мои пойдут на лад, я его сто лет буду помнить. Правильно сказал Маяковский, есть в нём что-то такое, что тянет людей, притягивает. – Армен присел на краешек дивана, тут же поднялся и снова зашагал. – И ведь это был армянский город, Лео-джан, армянский, как и Тифлис в своё время. Слышал анекдот? – он остановился. – Армянский народ – хороший народ, говорит езид. Построили Тифлис – отдали грузинам, построили Баку – отдали азербайджанцам, достроят Ереван – нам отдадут, а сами уедут в Америку. Здорово, да? – он засмеялся. – Если Баку не был армянским городом,– продлолжал он,– почему двадцать второго августа восемнадцатого года, то есть двадцать дней до погромов, ультиматум главкома турецкими войсками Мурсала и начальника германского генерального штаба Паракена был предъявлен именно Бакинскому Армянскому Национальному Совету об условиях сдачи Баку без боя? А, может, ультиматум преследовал иную цель – чтобы всю вину за преднамеренную резню взвалить именно на армян – жертвы этой вакханалии… – Армен задумчиво посмотрел на меня, добавил.– Я тебе вот что скажу, большевики нам много вреда причинили. Очень много! Если бы нам кто и мог протянуть руку помощи, Лео, то только февральская революция, но большевистский переворот сокрушил все надежды Не зря Аветик Исаакян сказал, что ни иттихад, ни царизм, ни Германия с Антантой так основательно не разрушили наш дом, как большевики.– Армен умолк и какое-то время молча расхаживал по комнате. – Я говорил с твоим главным редактором, – неожиданно поменял он тему, – вроде бы неплохой он парень, этот Владимир Абраамян, а, Лео? Он меня понял, но попросил переговорить с тобой. Ну, вот я и пришёл. Дело, Лео-джан, касается убийства.

Я в изумлении уставился на него: ,, Что-что?,,.

– На почве ревности, – спокойно пояснил Армен. – Словом, чего мне скрывать, секретарь райкома нашего Вардениса положил глаз на мою жену. Она у него работала… Мне передали. Ну, а я решил покончить с ним. Такая вот проблема. Милиция, прокуратура, понятное дело, для секретаря райкома все они свои люди. Короче говоря, отец и мать бросились в ноги, просили, умоляли, чтоб я не делал этого, послали сюда, к родственникам, от греха подальше.

– А жена?

– Жена… – Армен нахмурился, покачал головой. – Что тебе сказать? Красивая она, чертовка, очень красивая.

Он глубоко вздохнул и снова покачал головой.

– Ах, Шогик, Шогик… Её я отвёз в Масис, ну, ты знаешь, близ Еревана, к родителям. Такие вот дела, брат… Я задержусь здесь месяцев на семь–восемь, за это время хотелось бы выпустить книгу, небольшой сборник стихов, рассчитываю в этом, Лео, на тебя. Понимаешь, мне нужна моральная поддержка. Хочу вернуться в Ереван с книжкой в руках. Верней, в Масис. А ещё организовал бы ты передачу по радио, это, думаю, нетрудно.

– Если стихи хорошие – без проблем.

– Прочесть?

– Прочти.

– Стихи посвящены Карабаху. Патриотические, так сказать, стихи, – сказал Армен и принялся с воодушевлением декламировать:

Чем край, в котором он растёт

нагорней, непокорней,

Чем дальше от своей родни,

тем он сильней, упорней,

Тем гуще ветви у него,

тем глубже, крепче корни,

Тем соком жизни он полней,

армянский тополь наш.

Чем горше дни его, ведь он

один на горной круче,

Чем больше бьют его дожди,

и молнии, и тучи,

Тем тянется упрямей ввысь,

красивый и могучий,

Тем выше он и зеленей,

армянский тополь наш.

Ввысь тянется из-под скалы,

стремится к небу рьяно,

Чтоб видным быть, чтоб слух о нём

дошёл до Еревана,

Мол, погляди, я был и есть

и буду постоянно,

Чтоб ни случилось, верь и знай,

армянский тополь ваш.

Он взглянул на меня. Таинственно улыбнулся.