Отдаляющийся берег

Адян Левон

Спустился в бухгалтерию, условился с Сеидрзаевой. Место счетовода по-прежнему оставалось вакантным, она пообещала непременно нам посодействовать. Едва вернулся, ко мне зашла Лоранна – благоухает дорогими духами, губы ярко накрашены, а в руках бумаги.

– Лео, главный поручил нам вместе посмотреть этот материал.

– Что за материал?

– Передача про гастроли ереванского театра юного зрителя в Баку. Я его уже подготовила.

– Садись, почитаем.

Я сел на своё место, Лоранна устроилась напротив, небрежно закинув ногу на ногу.

– Какие

у тебя красивые руки, Лео, – сказала она.

Я взглянул на неё и улыбнулся:

– Если материал никуда не годится, всё равно забракую.

Лоранна рассмеялась:

– И пальцы у тебя тоже красивые. Как ни взгляну на них, изящные и длинные, восхищаюсь и завидую.

– Только и всего? Других достоинств у меня нет?

– Достоинств у тебя много. – Лоранна посмотрела на меня своим мягким сердечным взглядом. – Высокий, мужественный, чуткий, деликатный, красивый. А ещё искренний, отзывчивый, не скупой. Перечислять дальше? Временами, Лео, я думаю, как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Доброе слово, фраза или даже взгляд либо, скажем, улыбка, и сразу кажется, что весь мир – твой… Упустила в перечне твоих достоинств очаровательную, необычайно красивую улыбку, когда ты искоса поглядываешь из-под бровей и снисходительно и благосклонно улыбаешься.

– Осыпай десятками комплиментов женщину, она небрежно тебя поблагодарит, и всё, тогда как для мужчины пустячного комплимента достаточно, чтобы запомнить его на всю жизнь.

– Если ты когда-нибудь меня забудешь, то хотя бы вспомнишь мои комплименты, – рассмеялась Лоранна. – Знаешь, что рассказывала про тебя Арина? Когда, говорит, я впервые увидела Лео, почувствовала в груди обжигающий удар, и мне на миг показалось – моё сердце остановилось.

– Ладно, дай сюда текст. Кто читает, я или ты?

– Ты. Хочу всё время слышать твой притягательный голос… Одно тебе скажу, Лео, только не смейся. Почему так происходит, сама не пойму – десять влюблённых мужчин у твоих ног, а ты их даже не замечаешь, они тебе не нужны, тебе необходим одиннадцатый, тот, который и не смотрит в твою сторону. Удивительно, правда? Можно закурить?

– Кури. Только выключи кондиционер.

Лоранна вытянулась во весь рост, обнажив белые ляжки, выключила кондиционер и, став у окна, закурила.

– Когда начинаются гастроли?

– Собственно говоря, это не вполне гастроли, – пояснила Лоранна. – Они покажут лишь один спектакль – «Наш уголок большого мира» Гранта Матевосяна. Но я рассказываю о театре вообще, о пройденном им пути, репертуаре и, в частности, об этой постановке. Я воспринимаю театр как одну из форм общественного сознания, как искусство перевоплощения, искусство звучащей со сцены устной речи. Вчера утром я встретилась в гостинице с главным режиссёром. У них есть уже готовая лента, мы прокрутим её и проведём интервью с режиссёром и ведущими актёрами, занятыми в спектакле. Передача пойдёт в прямом эфире, главный хочет, чтоб интервью провёл ты.

Текст был неплохо написан, я сделал два-три мелких

замечания, с которыми Лоранна согласилась.

– Кто из актёров участвует в передаче?

– Виолетта Геворкян, Ким Ерицян, Весмир Хачикян, Жасмен Мсрян и сам режиссёр-постановщик Арташес Ованнисян.

Я связался по внутреннему телефону с главным.

– Владимир Гургенович, мы с Лоранной просмотрели материал про ереванский ТЮЗ, написано неплохо, и, по-моему, Лоранна сама должна провести передачу.

Лоранна растроганно посмотрела на меня и улыбнулась.

– Если считаешь, что так целесообразней, – отозвался главный, – то я не против. А ты, Лео-джан, если свободен, зайди ко мне на минутку, надо переговорить.

Мы с Лоранной поднялись одновременно. У дверей, почти прильнув ко мне и обдав своим ароматом, она в смущённом недоумении посмотрела на меня и нежно произнесла:

– Лео, почему ты такой хороший?

На её внезапно зардевшемся лице проступило нечто далёкое и загадочное. Она тяжело дышала, в зеленовато-голубых глазах и на полуоткрытых, упрямых, чётко очерченных губах появилась обворожительная улыбка, она смотрела искоса, прищурив глаза…

Главный завёл речь о Тельмане Карабахлы-Чахальяне, верней, его вчерашней детской телепередаче.

– Ты видел её? – спросил главный.

Я не смотрел передачу. Он покачал головой, расхаживая по просторному кабинету взад-вперёд.

– В комитете есть замечательные ленты. Сидят вдвоём без дела, ленятся даже зайти в фильмотеку, познакомиться с тем, что там есть, и выбрать подходящий ролик. Пичкают детей скучнейшим текстом, иллюстрируя его фотографиями. Разве так можно? Их передачи наводят тоску не только на детей вообще, но и на младенцев до ясельного возраста, – не унимался главный. – Безобразие, сущее безобразие!

– Владимир Гургенович, я и сам многократно говорил с вами на эту тему, но, что называется, безуспешно, на коллегии тоже не раз поднимался вопрос о его лени, несостоятельности, нежелании работать. Коль скоро вправду невозможно перевести его в другую редакцию, коль скоро мы почему-то обязаны держать его у себя и обеспечивать гонорарами, то я предлагаю больше не давать в телеэфир ни одной передачи, где он выступает автором. Пусть пишет что угодно – сказку, рассказ, передавать это только по радио. Другого выхода не вижу, хотя и радиослушателей тоже жалко.

– Согласен. На ближайшей коллегии примем решение. Была б возможность, избавились бы от обоих.

* * *

Сильва появилась сразу после перерыва.

– А вот и Сильва, – представила её Арина.

Невысокая, скуластая, в платье с глубоким вырезом на пышной груди, с чёрной мушкой величиной с булавочную головку над уголком сексуального рта, с густо намазанными вишнёвой помадой губами, обведёнными тушью глазами, яркими тенями на веках, длинными тщательно загнутыми ресницами. По всему было видно, что она приложила немало усилий, чтобы произвести впечатление.