Отдам осла в хорошие руки
Шрифт:
Грыгоровыч иногда тайком бегает туда: зацепится за забор и подглядывает, как он там, его Василий Алибабаевич, поживает…
Мужские слезы
Если не торопиться и все сначала, то позвоните в приемную дирекции Черновицкой макаронной фабрики. И ответит вам голос нежный, вкрадчивый, обволакивающий, сладкий. Секс-по-телефону рядом не лежал, не валялся. «Ал-л-ле-у… Черновицое-акционерное-предприятие-по-производству-макаронных-изделий-слу-у-у-ша-ет?» И все сразу бегут туда. Посмотреть — кто! Кто она, гейша, гетера с голосом многообещающим? Кто?!
А там Гутта Сергеевна… Такая женщина… Красавица, конечно… Но… Статую Свободы видели когда-нибудь? По телевизору? Забудьте. А бокс? Нет, не женский. Смотрите? Вот! Она как Кличко! Причем оба. Вот такая. Но сентиментальна. Как крокодил. Чуть что, глаза ее огромные голубые слезами наполняются. Особенно когда музыку «Эммануэль» слушает. Или песню Иглесиаса: мол, я тебе просто звоню, чтоб сказать: «Ай лав ю». Гутта подпевает и ревмя ревет. Но при этом Гутта из породы женщин бойцовых. Две в одной.
Бывают же дамы… Подарки судьбы. Но кто вам сказал, что Гутта — подарок? Нет. Потому что счастливой быть не умеет. Совсем. Спрашивается, разве может Гутта быть счастливой, если муж ее вместо обещанной шубы покупает кузов для автомобиля!
А и действительно, к чему Гутте шуба? Ну да, обещал. Ну да, примеряла. И что? Она же в этой шубе как йети, снежный человек. А кузов… это же кузов!
А Гутта, хотя на работе и сладкоголоса, дома может вопить как буревестник. Черной молнии подобный.
— Куда? На что я надену этот твой кузов?! — верещит Гутта.
Тут она права. На что бы ни надела она этот кузов, везде он будет мал. Тесен в груди, плечах, бедрах, коленях.
Ну что, поняли, отчего слезы? Правильно. Подозрительность.
Все, оказывается, очень просто и понятно. Муж Миша к Гутте интерес потерял. Мрачен, угрюм стал… В молодости он Гутту, хоть и как два Кличко, на руках носил. И щедр был, как султан. Подарки дарил. Проигрыватель «Рига», вазу напольную керамическую, портрет Есенина… И такой однажды момент был… Такой романтичный… Гутта, когда рассказывает подругам, всегда плачет от избытка чувств. Как-то пришла Гутта к Мише, на улицу Стасенко, 38, где он с мамой жил. А мама уехала в санаторий. А Миша подхватил ее, Гутту, на руки — и понес! Нес, нес… Сквозь одну дверь пронес. Сквозь другую… Стремительно так… И все под музыку. «Реквием» Моцарта. Мишка же музыку очень любит. И вот уж спальня… Последние двери. И не рассчитал Миша от счастья или еще из-за чего-то там — и бахнул он Гутту головой об косяк. Вот. Как романтично!
А сейчас что? По вечерам задерживаться стал, хитрит… Но Гутта тоже… Чего сидеть просто так, огорчаться. Решила поймать с поличным. Пару раз облавы делала. Как полагается. Со свидетелями… С понятыми… Не поймала. Но все равно надежды не потеряла. Стала по ночам бодрствовать. К Мишиному шепоту во сне прислушиваться, в карманах его записки с номерами телефонов искать. Улик не было. Но покоя тоже.
И тут подруга рассказала. Мол, приехала в город целительница одна. Из-под Фастова. И так она неподдельно мудра, что вчера взяла и учение написала. Даже два. О духовном росте женщины с избыточным весом. Ну чтоб страсть мужу вернуть. Все прямо про тебя с Мишей. Так вот, есть, Гутта, в горах Карпатских водопад, маленький, неприметный. «Чоловічі сльози» называется. Вот туда тебе надо трижды мужа своего окунуть с головой. Трижды. И он очистится. И увидит тебя, Гутта, как заново. Но хватает этого окунания, Гутта, всего на год. И через год его снова надо туда волочь и окунать. И стоит это озарение целительницы из-под Фастова, Гутта, сорок два доллара. Лично ей. А если не заплатишь, то не подействует…
Уговорить мужа оказалось очень легко. Отдохнуть в горах — что может быть лучше для рыболова Миши. Тем более на машине с новым кузовом.
Остановились они на ночь, где целительница велела. Гутта вечером пошепталась с хозяйкой. Та отнеслась с пониманием, поскольку в ее хате мужчины вообще не держались, и провела утром Гутту и Мишу к водопаду, щебеча: «Форель, форель…» Конечно, хоть и страшно было Гутте, но мужественно следовала она сценарию, целительницей разработанному. И ухнула она с берега прямо в водопад, крича: «Миша! Миша!» Ну и он за ней, спасать.
Риск, понятно, был страшный. Для кого? Для Миши, конечно. Гутта в том водопаде, как кит на мелководье. Которого «Гринпис» спасал. А Мише тяжко. Потому как количества вытесненной телом Гутты воды как раз хватило бы, чтобы Мишку утопить. Три раза он выныривал из потока, но до Гутты так и не доплыл. Чуть не погиб, болезный. Но Гутта, мужественная, сильная, большая и красивая Гутта, рассекая коленями течение коварной горной реки, добралась до него, нащупала ногою и выволокла сомлевшего на берег. Вот так.
А на следующий год не поехала Гутта с мужем в Карпаты. А зачем? Мишка теперь ей по гроб жизни обязан — Гутта его из водопада вытащила. Хоть и не Ниагара, но много мужиков, говорят, в том водопаде утопло. Потому и называется он в народе «Чоловічі (то есть в переводе с украинского — мужские) сльози».
Два капитана
Несмотря на то что места здесь красивые, щедрые, для некоторых они все же опасные, даже в каком-то смысле роковые… Как, например, для премьер-министра Павлика… Нашего премьер-министра, но при этом гражданина Панамы, как потом выяснилось. Вот казалось бы: где мы, где Панама, где премьер-министр, а как-то все совпало и срифмовалось.
Это для вас для всех этот его приезд тогда был объявлен официальным визитом. А тут не для всех все было однозначно.
Эти вагоны прибыли на таможню, чтоб за границу ехать. Вагоны с бревнами. А на таможне у нас служил капитан по фамилии Типа. Его, конечно, все называли Типа-капитан. Он очень обижался, но у людей по-другому не получалось. А второй капитан по фамилии Токатан, с ударением на последний слог, был другом Типа-капитана. Его, конечно, называли не капитан Токатан, а капитан Токо-так. И он, в свою очередь, совсем не обижался. Высоченные оба, Типа-капитан и капитан Токо-так, молодые, красивые, стройные, подтянутые, как тополя пирамидальные, крепкие и страшно принципиальные. Решили добиться справедливости на отдельно взятом участке границы — и не пропускают бревна, вагоны эти с лесом, не пропускают и все, говорят — нет, лес этот не пройдет.
Типа-капитан говорит:
— Бумаги — липа. А лес — сосна. Вековая, наша украинская, не пропустим за границу. Мы что, не понимаем, в чем тут дело типа?! — иронизирует Типа.
— Токо так! — подтверждает бесстрашный красавец капитан Токо-так.
Этим капитанам на ушко — мол, ребята… эт самое… ну это… вы чо в самом деле? Это ж важного лица лес…
— Тю! — отмахиваются капитаны. — Подумаешь, нам все равно. Вор он, это ваше важное лицо, а вор должен, сами знаете что! И где!