Отдать душу (сборник)
Шрифт:
Дьявол скрипит зубами, но договор соблюдает. Видать, соблазн и впрямь непомерно велик. Оно и понятно, что-что, а готовить моя жена умеет. Кстати, надо будет пожелать, чтоб она еще кое-чему научилась. Но это уже из другой области, нежели ее кулинарные способности.
* * *
– Ваше превосходительство, - окликнул мерзкий козлиный голос.
Дьявол вздрогнул и оторвался от книг. Рядом стоял рогатый хвостатый копытистый, каких полно в подземном пекле.
– Чего тебе?
– резко спросил дьявол.
– Ваше превосходительство, ваш очередной замысел прогорел.
– Как?!
– возопил
– Как и в прошлый раз.
– Черт попятился.
– Одни уголечки остались.
Дьявол взревел, от него пахнуло жаром, таков был его гнев. Черт отшатнулся, боязливо попятился и принялся подобострастно кланяться.
– Начните заново, - прорычал дьявол, чуть остывая.
– Попробуйте уменьшить огонь.
Черт еще раз поклонился и, вспыхнув ярко-оранжевым пламенем, исчез. Дьявол посмотрел вдаль невидящими глазами и снова склонился над кулинарными книгами. Когда-нибудь он научится, он поймет, как готовить этот пирог. И тогда... Тогда он отомстит этому смертному, который посмел так обойтись с ним. Если только этот смертный к тому времени не достигнет большего могущества, чем он.
Дьявол принюхался, издалека тянуло паленым. Так пахли не горящие в аду мученики, так пах сгоревший яблочный пирог.
КОШМАР НА УЛИЦЕ ДОЛГОВЯЗОВ*
* Рассказ написан в соавторстве с Сергеем Дорофеевым и Надеждой Агеевой
Не все события вымышлены, не все совпадения случайны.
Была пятница и, кажется, тринадцатое число. Впрочем, насчет числа Изя сомневался, поскольку вчера было одиннадцатое, а завтра семнадцатое. Но то, что пятница, - это точно, хотя, возможно, и среда. Мелкий противный дождичек, начавшийся еще с полчаса назад, вводил Изю в состояние уныния. В таком состоянии нужно было куда-то пойти и с кем-то выпить. Или с кем-то пойти и куда-то выпить. Он открыл первую попавшуюся страницу в первой попавшейся записной книжке, где громкими буквами по веселому белому полю шла звонкая, но записанная на букву "С" фамилия Либерштейн. Он долго вспоминал, кто бы это мог быть, но, так и не вспомнив, решил, что, пожалуй, Либерштейн ему подойдет. Изя решил позвонить данному субъекту, но, подойдя к телефону-автомату, обнаружил, что в книжке вместо телефона записан адрес: улица Долговязов, дом 13, квартира 666. Куда он и направился небодрым строевым шагом.
Звонок не работал, сколько он ни нажимал кнопку. Но дверь открыли сразу, по первому стуку. На пороге стоял молодой человек. Изя сразу вспомнил, где его видел - как ни странно, в этой же квартире.
– Здравствуй, Изя, дорогой!
– произнес с грузинским акцентом Либерштейн, носящий громкое имя Фриц.
– Вах, с чем пожаловал?
– С Изей, - ответил Вах.
– Молодец! Поставь его в холодильник.
Но в холодильнике стоять Изя не хотел, а потому, не обращая внимания на протесты непонятного Ваха, прошел в комнату.
В комнате было холодно и сыро, как в старом промозглом склепе. Изя сразу вспомнил свою бабушку - как она там, родная. Мысленно представил себе обглоданную черепушку и покосившийся гроб, смахнул скупую мужскую слезу. Обглоданный червями скелет подмигнул ему пустой глазницей: "Здравствуй внучек. Приходи, я по тебе соскучилась". Изю передернуло, он попытался отмахнуть столь чувственное видение. Но видение не отмахнулось. Тогда отмахнулся
– Вот ты, значит, как с бабушками!
– голос был незнакомый и женский.
Изя повернулся. В углу у массивного дубового стола с резными ножками сидела невзрачного вида женщина. Которая при втором взгляде оказывалась весьма взрачной. Блеснула молния, захлопали окна, затрепетали занавески, из-под стола метнулась черная кошка, полетели вороны, зашумели летучие мыши, забегали пауки, крысы, тараканы, запахло серой и луком, глаза женщины полыхнули дьявольским огнем. "Показалось", - подумал Изя. "Хрен тебе", подумала женщина. В ответ Изя судорожно сглотнул.
– Ты кто?
– спросил он, пытаясь совладать с непослушным голосом.
– Это моя жена, - вмешался взявшийся невесть откуда Фриц, - Глаша.
– Ты женат?
– все еще пытаясь сглотнуть, спросил Изя.
– Да. Познакомились на очередном собрании секты евреев-антисемитов. Знакомься, Глаша, это Изя Иванов.
– Еврей?
– подала голос Либерштейниха.
– Великоросс, - обиделся за друга Фриц.
– А почему фамилия такая нерусская?
– не унималась женщина.
– Дурное наследство, - вывернулся Изя и попытался перевести разговор в иное русло.
– И давно вы женаты?
– С тех пор как стали аскетами. Не пьем, не курим, не материмся.
– А спите...
– полюбопытствовал Иванов, - на одной кровати?
– Конечно, - искренне возмутился Либерштейн, - на одной, двухъярусной. Она наверху, а я в соседней комнате.
Изя затосковал, поняв, что явно ошибся адресом. Повисла неловкая пауза. Настолько неловкая, что не смогла удержаться и шмякнулась об пол.
– Ну ладно, располагайся, я за водкой, в магазин, - нарушил молчание Фриц.
– Так вы ж не пьете, - радостно удивился гость.
– Мы и не пьем. Аскеза - понимать надо. Мы похмеляемся. Ну, я пошел, хлопнул древней окосевшей дверью хозяин... и пошел...
Изя поежился, потом еще раз, и еще. Оставаться наедине с Этой: Глашей, Либерштейн, евреем, антисемитом, аскетом, женщиной - он хотел, а потому продолжил ежиться. Застывшая в сыром воздухе тишина не давала покоя. "О чем с ней говорить?" - металось в голове у Изи, и не только в голове. Впрочем, там металось нечто иное.
– Пить будешь?
– спросила хозяйка.
– Буду.
– Предсказатель, блин. Садись, - похлопала она по дивану, который принялся весьма эротично вибрировать и постанывать.
Изя недоверчиво покосился на возбужденный диван, но приглашение принял. Диван крикнул: "Ай" - и успокоился. Изя тоже крикнул: "Ай", но успокаиваться не стал.
– Двулик, Двулик, Двулик, - позвала кого-то хозяйка.
В комнату, путаясь в лапах, прибежала собака - по крайней мере, так вначале показалось. Как ни странно, но собакой она оказалась лишь отчасти, а точнее, от двух частей. С обеих сторон тело заканчивалось весьма выразительной задницей. Либерштейниха кинула под стол одну из обильно на нем же валявшихся костей. За ней же устремилась и животинка. Снизу раздались довольные похлипывания. За процессом поглощения Изя решил не наблюдать, а потому перенес свое внимание на спрятанную под распахнутым халатом женскую фигуру: