Отдел убийств: год на смертельных улицах

Саймон Дэвид

Много месяцев спустя детектив будет вспоминать то утро в Резервуар-Хилле с сожалением и досадой. Будет ловить себя на мысли, как было бы хорошо разогнать со двора за домом 718 всех детективов, патрульных, криминалистов и помощников судмедэксперта. Будет сидеть за столом в дополнительном офисе и воображать неподвижный немой пейзаж, где он сидит в кресле или, может, на стуле на краю двора, изучает тело Латонии Уоллес и окрестности с вдумчивой и рациональной точностью. Будет он вспоминать и то, что в первые моменты уступил решение ветеранам, Лэндсману с Эджертоном, передал свою власть тем, кто проходил подобное уже не раз. И

это понятно, но впоследствии Пеллегрини будет кусать локти из-за того, что с самого начала не контролировал собственное дело по-настоящему.

Но тем утром в многолюдной кухне, когда Первис заглядывал к ним в дверь, дискомфорт Пеллегрини – не более чем смутное чувство без голоса и оснований. Он уже набросал в блокноте место преступления и вместе с Лэндсманом и Эджертоном обошел каждый дюйм двора и большую часть переулка. Фасио сделал фотографии и теперь измеряет ключевые расстояния. А главное, время уже к девяти. Район просыпается, и в блеклом свете февральского утра детское тело, распластанное на мокром асфальте под моросью, с каждым мигом выглядит все непристойнее. Даже детективы убойного подчиняются естественному невыраженному желанию забрать Латонию Ким Уоллес с непогоды.

– Да, думаю, мы готовы, – говорит Лэндсман. – Что скажешь, Том?

Пеллегрини молчит.

– Том?

– Да. Готовы.

– Погнали.

Лэндсман с Пеллегрини едут за фургоном в центр, чтобы послушать заключение о вскрытии, а Эджертон и Черути отправляются на разных машинах к мрачной коробке жилого многоквартирника на Друид-Лейк-драйв, в трех с половиной кварталах от места происшествия. Перед подъездом оба бросают окурки и быстро поднимаются на лестничную площадку второго этажа. Перед тем как постучать, Эджертон смотрит на Черути.

– Давай говорить буду я.

– Да пожалуйста, Гарри.

– А ты тогда отвезешь ее к медэксперту, идет?

Черути кивает.

Эджертон стучит. Достает значок и глубоко вдыхает, услышав шаги в квартире 739А. Дверь медленно открывается, и они видят мужчину тридцати лет в джинсах и футболке. Он впускает детективов с легким кивком раньше, чем Эджертон успевает представиться. Молодой человек идет в квартиру, детективы следуют за ним. В столовой сидит маленький мальчик, ест холодные хлопья и листает раскраску. Из спальни доносится звук открываемой двери, потом шаги. Голос Эджертона опускается до шепота.

– Мать Латонии дома?

Ему не успевают ответить. В дверях столовой стоят женщина в халате и девочка-подросток с тем же безупречным лицом, что и у девочки на Ньюингтон-авеню. Глаза женщины, испуганные и невыспавшиеся, прикованы к лицу Гарри Эджертона.

– Моя дочь. Вы ее нашли?

Эджертон смотрит на нее, качает головой, но ничего не говорит. Женщина смотрит мимо Эджертона на Черути, затем на пустую дверь.

– Где она? С ней… все хорошо?

Эджертон снова качает головой.

– О боже.

– Мне жаль.

Девочка сдавливает всхлип и падает в объятья матери. Та обхватывает ребенка и отворачивается к стене. Эджертон смотрит, как женщина борется с нахлынувшими чувствами, как она вся оцепенела, как ее глаза зажмурились на долгую минуту.

– Как… – заговаривает молодой человек.

– Ее нашли этим утром, – произносит Эджертон едва слышно. – Зарезанной в переулке недалеко отсюда.

Мать поворачивается обратно к детективу и пытается заговорить, но слова теряются в могучем

всхлипе. Эджертон смотрит, как она отворачивается и идет к спальне, где ей протягивает руки другая женщина, тетя жертвы и мать мальчика с хлопьями за столом. Затем детектив поворачивается к открывшему дверь – он, хоть и оглушенный, похоже, все еще усваивает, что ему говорят.

– Она должна приехать в бюро медэкспертизы на опознание. А потом, если это возможно, мы бы хотели видеть вас всех в штабе в центре. Нам теперь потребуется ваша помощь.

Тот кивает, затем исчезает в спальне. Пару минут Эджертон и Черути стоят в столовой одни, не зная, куда себя деть, пока тишину не нарушает истерзанный вопль из спальни.

– Как же я это ненавижу, – тихо произносит Черути.

Эджертон подходит к полкам и берет фотографию двух девочек в розовых бантах и кружевах, чинно сидящих на синем фоне. Сияющие улыбки – «скажите чизбургер». Все косички и кудряшки на месте, как положено. Эджертон показывает фотографию Черути, рухнувшему в кресло.

– Вот, – говорит Эджертон, глядя на фото, – что заводит эту гниду.

Девочка тихо закрывает за собой дверь в спальню. Эджертон вдруг узнает в ней старшую сестру со снимка, который уже вернул на полку.

– Она одевается, – говорит им девочка. Эджертон кивает.

– Как тебя зовут?

– Рейшон.

– И сколько тебе лет?

– Тринадцать.

Детектив снова смотрит на фотографию. Девочка ждет новых вопросов; не дождавшись, уходит обратно в спальню. Эджертон тихо проходит по столовой и гостиной, потом заглядывает на крохотную кухоньку. Мебели мало, вся разномастная, диван в гостиной протерся. Но квартира опрятная и чистая – даже очень. Эджертон замечает, что большинство полок отдано под семейные снимки. К дверце холодильника на кухне приклеен детский рисунок – большой дом, синее небо, улыбающийся ребенок и собака. На стене – распечатанный список школьных мероприятий и родительских собраний. Может и нищета, но не отчаяние. У Латонии Уоллес был дом.

Дверь спальни открывается, в коридор выходит одетая мать в сопровождении старшей дочери. Устало идет через столовую к шкафу в прихожей.

– Готовы? – спрашивает Эджертон.

Она кивает, снимает пальто с вешалки. Ее сожитель надевает куртку. Тринадцатилетка мнется у шкафа.

– Где твоя куртка? – спрашивает мать.

– Наверное, у меня в комнате.

– Ну, иди за ней, – тихо говорит она. – На улице холодно.

Эджертон возглавляет процессию из квартиры, потом наблюдает, как мать, ее парень и сестра втискиваются в «кавалер» Черути для медленной поездки на Пенн-стрит, где в кафельном помещении их уже ждет серебристая каталка.

Тем временем Рич Гарви и Боб Макаллистер на юго-западном краю Резервуар-Хилла устанавливают последние передвижения Латонии Уоллес. Заявление о пропаже ребенка подано семьей 2 февраля около 20:30, двумя днями ранее, но выглядит оно так же, как десятки других заявлений, которые подают в Балтиморе каждый месяц. Бумаги еще не успели дойти до убойного отдела, расследование ограничивалось рутинными проверками районного подразделения по поиску пропавших людей.

Сначала двое детективов направляются в школу Латонии, чтобы опросить директора, нескольких учителей, а также девятилетнюю одноклассницу жертвы и ее мать, которые видели Латонию в день ее исчезновения. Результаты подтверждают заявление о пропаже: