Отдел убийств: год на смертельных улицах
Шрифт:
Пока кадеты рыщут, Рич Гарви еще раз проходится по двору за домом 718. Сам двор – три метра с половиной на пятнадцать – по большей части залит асфальтом и один из немногих в квартале огорожен сеткой-рабицей. Вместо того, чтобы бросить тело в общем переулке или на открытых дворах поблизости, убийца необъяснимо тратил время на то, чтобы открыть калитку и пронести тело через весь двор. Девочку нашли всего в метре от двери на кухню, у основания металлической пожарной лестницы, спускающейся с крыши на задворок.
Бессмыслица какая-то. Убийца мог бросить девочку где угодно – так зачем рисковать и вносить ее в огороженный двор жилого дома? Или он хотел, чтобы ее обнаружили быстро? Или хотел перевести подозрения на престарелую чету из 718-го? Или в итоге испытал извращенное чувство раскаяния: какой-то человеческий порыв велел
Гарви смотрит на другой конец двора, где за забором начинается общий переулок, и замечает на земле за мятым мусорным баком что-то серебристое. Он подходит и видит пятнадцатисантиметровый отрезок металлической трубы, который аккуратно поднимает за один конец на свет. Внутри – как будто бы густая масса спекшейся крови и темная прядь волос. Труба выглядит частью чего-то большего, и Гарви задумывается, могла ли такая штука разорвать влагалище. Он аккуратно передает находку криминалисту, тот убирает ее в пакет.
Это замечает телеоператор – один из нескольких, кружащих этим утром у Ньюингтон-авеню, – и подходит к детективу.
– Что это было?
– Что – «что»?
– Вы подобрали какую-то железяку.
– Слушай, – говорит Гарви, задушевно положив руку ему на плечо. – Будь другом и вырежи это из материала. Это может быть уликой, но если вы это покажете по ящику, то нам жопа. Ладно?
Оператор кивает.
– Спасибо. Серьезно.
– Без проблем.
Присутствие этим утром на Ньюингтон-авеню операторов – по одному от филиалов трех основных телесетей – на самом деле было другой причиной привлечь к поискам кадетов. Лейтенант Рича Гарви, Гэри Д’Аддарио, неплохо понял приоритеты начальства в первые часы расследования, когда капитан вышел из кабинета администрации и предложил детективам поддерживать в Резервуар-Хилле заметное присутствие. Можно, сказал он, даже сделать что-нибудь на камеру. Д’Аддарио не смог сдержать раздражения. С обнаружения девочки еще и пары часов не прошло, а верхушка уже просит его людей поплясать для СМИ.
Ответил он с нехарактерным отсутствием дипломатического такта:
– Пусть лучше они занимаются расследованием.
– Ну конечно, – сказал капитан со смесью гнева и стыда. – Я же не о том.
Этот разговор, состоявшийся в главном офисе отдела убийств, слышали несколько детективов Д’Аддарио и передали все остальным. Уже скоро многие в обеих сменах считали, что Д’Аддарио, будучи на взводе из-за отлучения от дела Монро-стрит, зря бросил перчатку. Пускай за звонком в отдел подготовки последовал звонок и редакторам на ТВ: все-таки привлечь к поискам кадетов – не самая худшая идея начальства. И главное, капитан – это капитан, а Д’Аддарио – все-таки лейтенант, и если дело кончится скандалом, то крайними наверняка станут руководители званием пониже. И теперь Д’Аддарио, непосредственного начальника всех участвующих в следствии детективов, могут распять уже за одно только дело Латонии Уоллес.
Отрекшись от начальства, Д’Аддарио поставил – причем, вполне возможно, всю свою карьеру – на Джея Лэндсмана, который, несмотря на все свои нецензурные и юмористические наклонности, считался самым старшим и опытным сержантом в отделе убийств.
Тридцатисемилетний Лэндсман был одним из целой династии: его отец ушел в отставку в звании лейтенанта с должности главы Северо-Западного района – первый еврей, поднявшийся до этой ступени в преимущественно ирландских органах; его старший брат Джерри ушел из отдела убийств всего год назад – лейтенантом после двадцати пяти лет выслуги. Джей Лэндсман вступил в органы по тем же причинам, что и его отец, и семейные традиции помогли выпуститься из академии сразу с ветеранскими знаниями о внутреннем устройстве департамента. Фамилия помогала ему по службе, но Лэндсман доказал, что он и сам умный и агрессивный коп. Не заставили себя ждать три бронзовых звезды, одна поощрительная нашивка, три-четыре объявления благодарности. Он провел в патруле Юго-Запада меньше четырех лет, как уже перевелся в центр, в уголовный розыск; точно так же он провел в отделе убийств всего несколько месяцев, как в 1979-м его повысили до сержанта, – причем за этот короткий срок он не оставил ни одного глухаря. Затем его на одиннадцать месяцев направили руководителем сектора в Центральный район, после чего вернули на шестой этаж в звании сержанта. Ко времени,
В лице старшего сержанта Д’Аддарио получил руководителя, который мог поработать детективом, следовать чутью и держать расследование на плаву днями или неделями. Лэндсман умудрился ограничить эффект гравитации на свое коренастое 90-килограммовое тело, после шестнадцати лет службы его всклокоченные черные волосы и усы только-только тронула седина. Другие сержанты в отделе напоминают бакалейщиков, переевших собственного продукта, но Лэндсман все еще выглядел как патрульный – крепкий орешек чуть выше метра восьмидесяти, хоть сейчас возьмет дубинку и пройдется по Поплар-Гроув на рандеву с судьбой. И на самом деле лучше всего он себя показывал не как руководитель, а как шестой детектив в своей группе – брался за «красные шары», полицейскую стрельбу и прочие щекотливые дела и делил со старшими детективами осмотр мест преступлений, беготню и допросы.
Чутье у Лэндсмана было особенно острое: за свою службу детективом и сержантом добрую половину дел он расколол, прислушиваясь к нутру. Часто его лепта, если приглядеться, выражалась не более чем в чистом порыве: безумная речь в допросной, наглое обвинение в адрес с виду честного свидетеля, спонтанный обыск по согласию в спальне свидетеля. С точки зрения устава – случайно и эксцентрично, но ведь работало. А при двух новых убийствах каждые три дня отдел убийств Балтиморского полицейского департамента – не то место, где надо дотошно следовать правилам. Бесшабашный метод Лэндсмана находил свою поддержку среди детективов, зато даже они признавали, что он бывает суров. Многие из смены Д’Аддарио помнят ночи, когда Лэндсман срывал голос в криках на трех разных подозреваемых в трех разных допросных, обвиняя их в убийстве одного и того же человека, а через час извинялся перед двумя, пока на третьего надевали наручники.
Частенько лэндсмановский блицкриг удавался просто за счет скорости. Лейтенант действовал быстро и давал волю своим порывам – а так же твердо верил в Третье правило из руководства убойного отдела, гласящее, что первые десять-двенадцать часов после убийства – самые критичные для успеха расследования. В это время выбрасывают или сжигают окровавленную одежду, избавляются от угнанных машин или от номеров, плавят или топят в гавани оружие. Соучастники репетируют свои версии и договариваются насчет места и времени, избавляясь от случайностей или нестыковок. Создаются логичные и надежные алиби. А в окрестностях, где произошло убийство, местные замешивают слухи и факты в одну густую однообразную кашу, когда детектив уже почти не может разобрать, что ему предоставил потенциальный свидетель – факты из первых уст или кабацкие сплетни. Этот процесс начинается, когда тело падает на асфальт, и продолжается без перерыва, пока уже и самые надежные свидетели не забудут критические подробности. Но когда вызовы принимает группа Лэндсмана, этот процесс распада не успевает зайти далеко, как кого-то уже запрут в звуконепроницаемой кабинке потеть наедине с сержантом, живущим на грани спонтанного самовозгорания.
Но часто этот метод конфликтует с противоположной истиной о следствии: скорость – и союзник, и риск. Если в тактическом напоре Лэндсмана и есть слабость, так это его несгибаемо линейная последовательность, предпочтение глубины сейчас, чем широкого масштаба – потом. Слепая атака в одном направлении – это всегда решение в духе «пан или пропал», и детектив, бегущий по одному коридору в целом лабиринте, не может знать наверняка, что не мчится в тупик. Как не может знать, останутся ли на месте другие, неоткрытые двери, когда он к ним вернется.
Лабиринт Резервуар-Хилла как будто с каждым часом растет в размерах и сложности. Не успели кадеты вернуться в свой автобус, а детективы и прикомандированные сотрудники уже расширяют опрос свидетелей на ряды домов на Парк-авеню и Кэллоу-авеню – к востоку и западу от переулка, где обнаружено тело. Другие проверяют забегаловки и угловые магазинчики на Уайтлок-стрит и близлежащей Норт-авеню, выясняют, где продаются хот-доги с квашеной капустой и не заказывал ли это кто-нибудь во вторник или среду. Третьи сейчас в домах одноклассников Латонии Уоллес, узнают о ее распорядке дня, привычках, интересе к мальчикам, их интересе к ней – нужные вопросы, которые все равно звучат нелепо, когда речь идет о маленькой девочке.