Отдел
Шрифт:
— Давай, рассказывай дальше, — сказала жена, возясь возле сына.
— Он такой, знаешь, старой закалки, ну, понятно, он ведь еще в Советском Союзе начинал, то ли с гэбэшными, то ли с армейскими замашками, потыкал меня носом в мое дело, конечно. Так что пришлось немножко пообтекать. Он все с такими подколками намекал, чтобы это больше не повторилось. Мне это вообще нравится, все такие честные лица делают, и никто как будто ничего не знает, но все ведь знают, как было, и все знают, что я вижу, что они знают. Ну, мы на эту тему уже…
Сын смотрел на Игоря из-за края кружки, и видно
— Второй еще есть, тезка мой, — сказал Игорь, — такой, типа Валуева. Этот вообще, как будто из театра роль играет такого, знаешь, резонера. Даже непонятно, что в нем не так. Он такой соответствующий своему образу. Правду-матку режет и про себя и про других, в движениях такой уверенный. Шутит грубо. Но такое чувство, как будто роль играет, как будто пригласили актера из ТЮЗа сыграть антагониста начальству — вот он и чешет по роли, в которую вжился. Импровизирует. Но, вообще, производит такое впечатление нормальное в целом.
— У нас Сережка такой, — встрял сын. — Он решил, что он Бэтмен, и хочет, чтобы его все «Бэтмен» звали, а его все равно Сережкой зовут.
— Иди, иди отсюда, — погнала сына жена. — Уши он тут свои… Выпил свой чай — иди. А то потом будет…
— Потом еще татарин есть, он вроде бухгалтера и завхоза, — продолжил Игорь, когда за сыном стукнула дверь. — Этот вообще кадр, но основательный, если бы там все такие были, как он, да и вообще, везде такие, как он, были, и бардака бы такого повсюду не было бы. Ну представь, татарин с немецкими замашками, я бы даже сказал нацистским, ему только формы не хватало.
— Ой, ну не надо, татарин с немецкими замашками, да еще и завхоз и бухгалтер, про это фильм есть «Совершенный человек», — пошутила жена.
— Нет, ну реально, — сказал Игорь, убеждающее приложив руку к сердцу. — По-моему, там на нем вся материальная база держится. Он прямо как постигший бухгалтерский дзен выглядит. У него у одного кабинет нормально отремонтирован. От него одного шорох по всему заведению стоит. Он бы тебе понравился.
— Только не начни у этого гуру, как в прошлый раз, бухгалтерскую отчетность копать, — сказала жена.
— Даже если доберусь, то вряд ли что найду, — убежденно сказал Игорь. — Там же по его уверенной морде видно, что хрен подкопаешься, у него явно какая-то чистейшая схема там есть, скорее всего, безупречная, видно же, что он не дурак и не просто так пользуется положением. Там явно не в должности дело, а в чистоте документов.
— Вот нравится мне, когда у тебя так глаза начинают блестеть, — сказала жена. — Вроде ничего хорошего это не обещает, а все равно симпатично, как у Мишки, когда он грипповал в четыре года.
— А мне вот не совсем это нравится, — ответил Игорь. — Так что если заметишь, сразу пресекай.
— А с девушками у вас как на новом месте? — спросила жена.
Это был вопрос, наверно, еще с начала их брака, когда-то этот вопрос был очень острым, потому что жена считала, по опыту своей семьи и по тому, как вел себя ее собственный отец, что все мужчины только и думают, как сходить «налево», и поэтому ревновала ко всему что только можно самой нездоровой ревностью. Но со временем вопрос стал каким-то обыденным, Игорь не подтверждал ее подозрений, и это отсутствие ревности Игоря даже как-то обижало, ему казалось, что жена еще питала на него какие-то надежды, но в настоящее время полностью убедилась, что он рохля.
— Там, по-моему, совсем нет женщин, — сказал Игорь, — и не было похоже. Потому что обычно какие-то следы остаются после вас. Допустим, плакат на восьмое марта бы где-нибудь валялся, или бутылка из-под мартини где-нибудь стояла бы по всяким закуткам для курения, хоть что-то было бы. А там этого нет. Не знаю, может, специально так коллектив подобрали.
— Может и специально, — признала жена. — У нас коллектив вот наполовину мужской, наполовину женский, но как-то между женщинами терки вечно какие-то, заговоры непонятные, какие-то обиды. Я иногда смотрю сериал, вот тот же детективный, где герои пополам такие, пополам такие, и удивляюсь, какие там сугубо деловые отношения. Компьютерщицу бы загнобили за ее цветные тряпки и пальцем у виска бы крутили остальные бабы, сколько бы докторских степеней у них бы не было при поступлении в ФБР.
— Это да, — улыбнулся Игорь. — Помнишь, у вас сисадмин приперся на корпоратив в футболке с конями, сколько они ему это вспоминали?
— Они ему этих розовых лошадей до сих пор припоминают, причем не в глаза, а так, считают его придурком за спиной у него. Ну, так-то он правда придурок, зажатый какой-то, хотя почти под тридцать, с мамой еще живет, как маньяк.
Сам Игорь не считал сисадмина маньяком, но покивал, хотя идея жить если не с мамой, то хотя бы одному, какой-нибудь холостой жизнью, хотя бы какое-то время — ему в принципе была симпатична.
— Это вообще не вполне нормально, по-моему, — продолжила жена. — Он ведь гораздо умнее многих наших гусей, которые тачки и жен меняют. Но класть свой ум на алтарь тупорылой скромности, может, считать себя умнее других, втайне радоваться их идиотизму. Я вот, например, дура ведь полная в компьютерах. Это у него точно что-то нездоровое. Опять же этот корпоратив, ему ведь мать стала в десять названивать, где он и как, и судя по его лицу несчастному, она ему небось угрожала своим сердечным приступом, я бы такую мать сама подушкой давно бы задушила.
Игорь вспомнил, как она сама названивала ему днем, но никак не выдал того, что вспомнил.
— Да ты и сам такой был в начале студенчества, — сказала жена. — Просто тогда с сотовой связью были проблемы. Помнишь, она говорила, что я стерва, что рожу обязательно не от тебя ради квартиры. Помнишь?
«Насчет «стервы», может, она и не так уж ошибалась», — беззлобно, со скошенной улыбкой подумал Игорь, а сам сказал:
— Нет, ну мне-то она в глаза этого не говорила, так, шушукалась с сестрой и отцом, отец, кстати, за тебя был. Твоя мать тоже вон считала бог знает что. Что ты залетишь, а я тебя сразу же брошу. Тоже считала, что из-за квартиры и из-за дачи, огорода этого бабки твоей. И звонили тебе тоже, боялись, что я тебя не на свидание повел, а сдавать в бордель или на органы.