Отец Арсений

Сборник

Словно в полусне пошла, он посадил на диван сказал: «Расскажите, зачем приехали к неизвестном попу». Вот здесь-то меня прорвало, почти с криком, злобой, ненавистью и даже оскорблениями стала говорить. Он молча сидел, я все говорила, вероятно, повторяясь, и все время твердила: «Зачем?» Устала, выговорилась и с удивлением взглянула на священника. Где же слова утешения, успокоения, где же обещанная Леной духовная помощь?

Отец Арсений встал, молча поправил лампадки, зажег несколько свечей и, подойдя ко мне, произнес: «Встаньте на колени». Я безропотно встала и опустилась на колени. Положив руку мне на голову, он стал читать молитвы, много раз называя мое имя, дочери Анны и мамы Наталии, потом сам опустился на колени и стал читать молитву Пресвятой Богородице [5] : «Царице моя Преблагая, надежда моя Богородице, защитнице сирым и странным, обидимым покровительница, погибающим спасение, всем скорбящим

утешение, видишь мою беду, видишь мою скорбь и тоску. Помоги мне немощной, укрепи меня страждущую. Обиды и горести знаешь Ты мои, разреши их, простри руку надо мною, ибо не на кого мне надеяться, только Ты одна защитница у меня и предстательница перед Господом, ибо согрешила я безмерно и грешна перед Тобою и людьми. Будь же, Матерь моя, утешительницей и помощницей и спаси мя, отгони от меня скорбь, тоску и уныние. Помоги, Матерь Господа моего». И прочел: «Днесь верные людие, духовно торжествуем, прославляюще Заступницу усердную рода христианского и притекающе к пречистому Ее образу взываем сице: О Премилостивая Владычице Богородице, подаждь нам нечаянную радость, обремененным грехми и скорбьми многими, и избави нас от всякого зла, моляще сына Твоего Христа Бога нашего спасти души наша» (тропарь иконе Божией Матери «Нечаянная Радость»).

5

Молитва печатается так, как она приведена в оригинале.

Ясно, отчетливо были прочитаны слова молитв, теплота и необыкновенная проникновенность голоса о. Арсения первый раз в жизни довели до самой глубины моей души сокровенность, горячее дыхание моления к Пресвятой Богородице, защитнице и покровительнице нас, грешных. «Утром, днем и вечером выберите время, будь то дома, на работе, в дороге, и читайте эти молитвы, и Она, Матерь Божия, обязательно поможет Вам. Ходите чаще в церковь, где есть чудотворная икона «Нечаянной Радости», читайте акафист. Никаких слов утешения, рассуждений о Вашем горе говорить не нужно, в этих молитвах вмещается вся Ваша земная скорбь, молитесь. Приезжайте ко мне с Леной», – и, осторожно взяв за плечи, предварительно благословив, повел к двери.

Утром рано исповедовалась и причащалась, на исповеди о. Арсений сказал: «Горе Ваше огромно, ему нет измерения и сравнения, Вы – мать и жена погибших, но ни Вы, ни я не знаем волю Господа. Боль огромна, и я, иерей Арсений, понимаю это, но склоняюсь перед волей Божией. Только Он, да, да, только Ему открыты пути жизни человека. Отцы Церкви говорили, что Господь призывает к Себе человека в лучшие мгновения жизни. Молитесь об ушедших, читайте молитвы Пресвятой Богородице и помните две главнейшие заповеди Господни: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37–40). Войдя в столовую, посмотрите на лица сидящих. Многие из них несут в себе тяжесть большого горя, но они спокойны, ибо верят в Бога. Вечером за столом Вы сидели рядом с Георгием Алексеевичем, он перенес огромное горе. У него убили дочь и жену, предварительно надругавшись над ними, но посмотрите, как он это переносит, он в глубокой скорби, но весь в молитве».

Необычная была эта исповедь, так я никогда не исповедовалась. Начинала рассказывать, а он двумя–тремя заданными полувопросами приоткрывал самое затаенное, тщательно скрываемое от всех и даже от самой себя, что ранее старалась никогда не вспоминать, а сейчас говорила священнику. Да и не могла умолчать, видела и понимала, что о. Арсений знает, что лежит на дне моей совести, и если что недоговаривала, то ощущала неполноту раскаяния и возвращалась к упущенному.

Многое, что наслоилось в отношениях с погибшим мужем Николаем и мамой, поняла по-другому, увидела свои ошибки и даже гибель сына и мужа стала воспринимать по-другому. Исповедь у о. Арсения словно сняла завесу, отделявшую мою душу от веры, многое пришлось переосмысливать, духовно переоценивать. Я была безгранично благодарна Лене за то, что она привезла меня к о. Арсению, это еще более укрепило нашу дружбу, появились новые интересы и темы для задушевных разговоров с Юрием и Леной.

Был обед, наступил вечер, собрались к ужину, разговор шел о церковных новостях, здоровье мне неизвестной Наталии Петровны, о методах траволечения. Отец Арсений тоже принимал участие в разговоре, ел очень мало, хотел выпить две чашки какого-то настоя, но доктор, которую называли Люда, отобрала у него вторую чашку, сказав: «Отец Арсений, Вы мой духовный наставник, но сейчас хотели обмануть меня и выпить больше положенного, а я это запрещаю, больше одной чашки при Ваших отеках пить нельзя». Окружающие заулыбались. Большой кот, что прежде раздражал меня, прыгал ко всем на колени, забрался ко мне и лизнул щеку.

Вдруг отчаянно задребезжал звонок, Надежда Петровна взволнованно бросилась открывать дверь, в передней послышался шум, отрывочные возгласы, дверь в столовую открылась

с треском, и в комнату не вошел, а именно ввалился огромный человек, таща в руках две большие сумки, с рюкзаком за плечами и длинным свертком подмышкой. Бросив все на пол, вложил руки для благословения, порывисто шагнул к о. Арсению. «Батюшка! Отец Арсений, благословите», – и, получив благословение, сгреб о. Арсения в охапку и стал целовать, и мы увидели, как по лицу шумливого гиганта и о. Арсения потекли слезы, радость встречи была взаимной. Потом большой человек подошел к Надежде Петровне (хозяйке дома и духовной дочери о. Арсения), поднял за плечи, повторяя «Петровна! Петровна!», крепко расцеловал и пошел по кругу, обязательно целуя и что-то говоря каждому, то поднимая кого-нибудь, то просто обнимая. Подошел ко мне, поднял, крепко поцеловал и почему-то сказал: «Хороша Маша, да не наша, не горюй, милая, скоро место себе найдешь», – посадил на стул и пошел дальше.

Он был настолько огромен, шумлив и до удивительности добродушен, что обижаться на него было невозможно, и все рады были его появлению, хотя потом я поняла, что его знали и любили о. Арсений, доктор Юля и Надежда Петровна, а все остальные видели впервые. «Ну, а теперь примусь за подарки, рыбу в Астраханских лиманах две недели ловил». Развязав длинный сверток, достал огромного осетра, может быть севрюгу, передавая о. Арсению, сказал: «Отец Арсений, он до копчения вот такой был» – и широко раздвинул руки почти до противоположной стены. «Даниил Матвеевич! Ты руки-то сократи, севрюгой стену пробьешь», – улыбаясь сказал о. Арсений. «Так я же рыбак, мы, рыбаки, поймали щуку в треть метра, а обязательно кажем в метр, рыбаки только больших рыб ловят». Сидевшие за столом засмеялись. «Ну, а теперь каждому – подарок, первый, Петровна, тебе, – и достал трехлитровую банку черной икры, – сам ловил, сам солил, пальчики оближешь, да знаю, Петровна, гостям и о. Арсению скормишь». Обошел всех сидящих и каждому давал огромный кусок осетрины или банку черной или красной икры. Подошел ко мне, внимательно посмотрел и громко сказал: «В первый раз приехала?» – «Да, да», – ответила я. «Вижу, в горе, большом горе, вот этот сверток в Москве развернешь, банку с черной икрой больной матери отдашь, а вот – дочери». – Опять поднял меня со стула и трижды расцеловал. «Не грусти, милая, Господь милостив, молись Ему»

Никто со мной так не обращался, но обижаться на Даниила Матвеевича было невозможно, слишком был непосредствен. Но откуда он мог знать о моем горе, маме и дочери? Мне показалось, что о. Арсений был этим также удивлен. Надежда Петровна накормила Даниила Матвеевича, вечерний чай закончился, недолго велись общие разговоры, договаривались, когда кто уедет, о встречах в Москве.

Все устали, было уже поздно, и Надежда Петровна начала распределять, кто где ляжет спать. Отец Арсений сказал: «Даниил будет спать в моей комнате, пойди и возьми матрац». Кто-то из врачей, лечивших о. Арсения, произнес: «Прошу вас обоих, не проговорите всю ночь, ведь каждый из вас устал и болен». Даниил Матвеевич засмеялся и сказал: «Дорогая моя, мне врачи отвели еще не один месяц жизни, а о. Арсений на много лет меня переживет», – и обнял эту женщину. Было видно, что Даниил Матвеевич доволен, что будет спать в одной комнате с батюшкой.

Мы разошлись, ночь я спала с Леной и тремя женщинами на сенных матрацах. Встали рано, прочли молитвы, настроение было хорошее, отстояли в комнате батюшки литургию, причастились. Отец Арсений почему-то попросил Лену и меня остаться еще на один день. Лена и я днем прошлись по музеям города и вечером вновь собрались в столовой. Кончился ужин, шли общие, вероятно, для каждого интересные разговоры. Отец Арсений сидя в кресле молча перебирал четки, мощный голос Даниила Матвеевича гудел словно гром, я в этой атмосфере чувствовала себя удивительно уютно и хорошо.

Уже не помню, но кто-то из присутствующих обратился к Даниилу Матвеевичу с просьбой рассказать о своей жизни и встрече с о. Арсением. Какое-то время Даниил Матвеевич отнекивался и, видимо, был недоволен просьбой, но, помолчав и собравшись с мыслями, начал говорить.

«Все рассказанное и есть мой путь к Богу. По профессии геолог, доктор наук, лауреат государственных премий за открытие ценных месторождений, изъездил всю Сибирь и Дальний Восток. Успешно работал в геологических партиях, сотрудники были хорошие, дружные, а в нашей работе это главное. Шел 1951 г., направили в нашу геопартию нового партийного организатора. Так себе мужичонка, не видный, лицом неприятный, заносчивый, грубый, в геологии не разбирается, но мнения о себе огромного, а свое значение в нашей геопартии ставил выше главного геолога района. Нас считал человеческим материалом, который он должен воспитывать, перевоспитывать и тому подобное. Кое-кто из нас возмутился: безграмотный человек учит. Высказались, в том числе и я. В начале рассказа упомянул о своих званиях лишь для того, чтобы вы поняли, в геологии понимаю, написал ряд крупных работ. Ну и высказался: «Ты безграмотная бездарность, ничего в нашей работе не понимаешь, а указания даешь мне, доктору наук, лауреату». Первого взяли Серегина, потом еще троих, меня арестовали в Якутии и привезли в Москву, на Лубянку.