Отец Арсений
Шрифт:
Обыкновенно член кружка брал определенный текст Священных книг, прорабатывал его дома и на следующем собрании делал сообщение и тут же давал свое толкование. Бывало, что руководитель кружка рекомендовал (никаких принуждений не было) двум или трем кружковцам изучить один и тот же текст, дать толкование и на следующем собрании всем трем выступить со своими сообщениями, после чего начиналось общее обсуждение и выяснялось, кто наиболее правильно «раскрыл» отрывок, взятый из Евангелия или Ветхого Завета».
Митя подробно рассказал о работе кружка и привел два–три примера толкования отдельных текстов: притчи о блудном сыне, одной из заповедей блаженства – «Блаженны нищие духом».
«Сейчас мало кто знает о деятельности христианских студенческих кружков, – сказал о. Арсений, – но я знал многих их участников. Московское духовенство
Вы сказали, что о. Сергий Мечев, духовным сыном которого Вы были, считал, что кружок приносил пользу, привлекая молодежь к Богу, к изучению Библии. Возможно, и так, но мне думается, что в тяжелые 1917–1928 гг. наилучшим духовным прибежищем для студенчества была Русская Православная Церковь, ее храмы, службы, очистительная исповедь, причастие».
По выражению лица Дмитрия я понял, что он не полностью согласен, то же заметил о. Арсений и, помолчав некоторое время, продолжил: «Дмитрий Евгеньевич! У меня было и сейчас еще осталось несколько духовных детей, бывших членов христианского студенческого кружка. Я видел, что они, придя в Церковь, принимали все рассудочно, особенно в первое время, не скажу критически, но настороженно. У большинства из них не было детской веры, воспринимающей Господа Бога, Матерь Божию, святых всем сердцем, всем разумением своим, всею душою своею. Сказанное слово они анализировали, словно фильтруя; потом это проходило. Видимо, самостоятельное изучение духовных писаний и собственное толкование оставило в душах кружковцев необходимость пропускать сказанное через разум. Я был далек от кружка, другое, сложное и трудное, в те тяжелые годы занимало меня. Кстати, Дмитрий Евгеньевич! Среди нас есть бывший участник христианского студенческого кружка». – «Кто же это?» – спросил Митя. Из-за стола поднялась женщина лет шестидесяти пяти, хорошая моя знакомая Анна Владимировна, и сказала: «Дмитрий Евгеньевич! Митя! Забыли? Не узнали?» Митя вскочил, со словами «Аня! Аня!» бросился к ней, и они обнялись. В Москву мы ехали втроем. Митя и Аня говорили всю дорогу, забыли про меня, а я лежал на верхней полке, читая книгу. Больше с Митей я не ездил к о. Арсению, дорогу он уже знал и приезжал без меня.
Последние годы мы виделись с Дмитрием редко, так сложилась жизнь.
Записал Александр В.
Из архива В. В. Быкова (получено в 1999 г. ).
ВСТРЕЧА С ДАНИИЛОМ МАТВЕЕВИЧЕМ
23 июня 1963 г. произошло ужасное несчастье. Дочь Аня, сын Игорь, мама и я ехали в дачный поселок, расположенный за г. Пушкино. Машину вел муж Николай, опытный водитель, три года возивший нас на дачу и обратно в Москву. Проехали г. Пушкино, встречных машин было мало, ехали не быстро, но внезапно со встречной полосы вылетел огромный грузовик, который пытался обогнать впереди идущий автомобиль. Шофер не справился с управлением и врезался в нашу машину. Последовал удар, наш автомобиль несколько раз перевернулся.
Я очнулась лежащей на асфальте, соображала плохо, помню, закричала: «Аня, Игорь!» Никто не ответил. Попыталась подняться, но от боли упала. Подъехали машины «скорой помощи», кого-то клали в них, втащили меня. При аварии погибли сын Игорь и муж Николай, в живых остались дочь Аня десяти лет и изуродованная моя мама. Пролежала я в больнице Склифосовского три месяца, перенесла ряд операций и вышла почти совершенно здоровой, долечивалась дома и в санаториях.
Говорить, а тем более писать о моем горе и душевном состоянии бессмысленно, три месяца после лечения работать не могла и, вероятно, многим виделась ненормальной, плакала, проклинала жизнь, судьбу и всех, кто пытался утешить меня. Даже не была на похоронах Игоря и Николая, лежала в больнице после самой первой и тяжелой операции, мама также лежала в больнице г. Пушкино. Окружающие родные, знакомые и сослуживцы относились ко мне удивительно внимательно и участливо, но смягчить мое горе это не помогало. Я ожесточилась против всех и вся, мне думалось, что все счастливы, а мне Бог, в Которого верила, зачем-то послал неистребимое горе. Ожесточилась на Бога: зачем, зачем послал такое несчастье? Зачем? Словно одержимая, задавала этот вопрос всем. Зачем? Чем провинился Николай, маленький Игорь, ставшая инвалидом мать – Наталия и я? Чем? И не получала ответа от самой себя и окружающих.
Моя самая близкая подруга, настоящий друг – Лена, с которой мы вместе росли и учились, была человеком большой веры и доброты, молитвенница. Мы очень любили друг друга, мой покойный муж Николай относился к нашей дружбе даже ревниво. Знала, что Лена вместе с мужем Юрием ездила куда-то далеко за город к священнику, который до войны руководил христианской общиной, а с 1958 г., пробыв в лагерях целую жизнь, сейчас жил в городе Р. (потом узнала, Ростов Северный). У Лены с Юрием было двое детей [4] .
4
Духовным детям о. Арсения Юрию и Елене посвящен рассказ «Елена».
Почти каждый день я приходила к ним, но в основном разговаривала с Юрием, вероятно, ежедневно повторяя одно и то же. Он молча слушал, обнимал за плечи и ласковыми и добрыми словами снимал, хотя и на один вечер, малую часть моего горя. Лена говорила о Боге, Его милости, воле Господней и звала в церковь. От этих разговоров меня трясло: как Бог, церковь могли успокоить, если на меня брошено такое горе? Разговоры с Леной раздражали, и я избегала их, повторяя одно и то же в разных вариациях: «Зачем? Зачем?»
Однажды Лена сказала, что едет к священнику о. Арсению, это имя я и ранее слышала от нее. Перед этим я устроила Лене неприятный скандал в присутствии ее детей и Юрия, повторяя: «Тебе легко говорить, твои все живы-живехоньки, а мне только горе досталось». На другой день было стыдно за шумный разговор, и чтобы сгладить свое поведение, согласилась поехать, хотя понимала бесцельность поездки. Это было уже в 1964 г.
Поезд шел медленно, погода стояла дождливая, день сумрачный, под стать моему настроению. Ехали молча, бездумно смотрела в окно, за которым проплывали оголенные деревья, кусты, телеграфные столбы. Лена читала книгу. Я перестала смотреть в окно, озлобленно уставилась взглядом в угол купе, ругая себя и проклиная за малодушие, бесхарактерность, что согласилась поехать к неизвестному попу. Чем он может помочь? Вернет потерянное? Какая глупость, слов утешения я слышала уже много.
Поезд пришел в город, дошли до дома, дернули ручку звонка. Дверь открыла пожилая женщина, приветливо встретила и сказала: «Как раз к обеду, входите. Отец Арсений сказал, что приедете». Что за чушь, откуда он мог знать о нашем приезде? Я еще более озлобилась, а под ногами назойливо путался большой кот, что еще более раздражало. Разделись, вымыли руки, вошли в столовую. Большая комната, длинный стол и стулья вокруг стола и около стен, в ней никого не было. Лена расцеловалась со встречавшей нас женщиной, назвав ее Надеждой Петровной, и куда-то вышла. В столовую стали заходить незнакомые люди, пришла Лена, представив меня вошедшим. Во мне все клокотало от злости, возмущения на Лену и себя. Зачем я здесь? Обедать в чужом доме? Увидеть неизвестного попа, о чем-то поговорить с ним, для чего это надо? Мое огромное горе все равно останется со мной.
Сели за стол, меня посадили рядом с мужчиной примерно моих лет, сказав, что его зовут Георгий.
Вошел священник выше среднего роста, худощавый, с добрым, но усталым лицом. Поздоровался, прочел молитву перед трапезой (обедом), благословил, я не перекрестилась. О чем велся разговор за обедом, забылось, противный кот терся о ноги и раздражал, хотелось отшвырнуть его ногой. Обед кончился, прочли молитву, все стали расходиться, остались в столовой только я и о. Арсений. Встав с кресла и подойдя ко мне, он сказал: «Пойдемте».