Отец лучшей подруги
Шрифт:
– Хорошо, глянь…
Осторожно, будто эскиз сделан из стекла, достаю скрепленные розовым зажимом бумаги.
Юля подходит ближе. Рассматривает спальню в розовых оттенках с балдахином, не зная, что это ее собственная комната. И балдахин этот тоже для нее.
– И как, Юль? Нравится?
– Ну неплохо, – неуверенно тянет она, – но детскую кроватку в такой комнате ставить некуда. Прости, я сейчас на все смотрю иначе.
Точно, детская кроватка.
Откашливаюсь. Тянуть больше некуда.
– Послушай, Юль, оставь в квартире все, как есть. Не надо
– Ой, снова ты за свое! – тут же взрывается моя дочь. – Вот в прошлый раз ты тоже самое сказал, а потом и вовсе забыл, что я тебе говорила! Хватит! Ты же в нашей квартире ничего ни разу не менял! Зарылся с головой в свою работу и больше ничего тебе не нужно! Только от тебя и слышу: «Оставь как есть», «Не трогай», «Не меняй», «И так сойдет»! Только решила, что с тобой говорить нормально можно, а, похоже, снова ошиблась!
Волна грохота прокатывается по кабинету, когда Юля вылетает из кабинета.
А я остаюсь в тишине, прерываемой только скрипом собственных зубов. Сказал, называется. Сообщил радостную новость.
Тянусь к телефону и набираю Виолетту.
– Найдите в спальне моей дочери место для детской кроватки, – вместо приветствия говорю дизайнерше.
– Для кукол?
– Для каких еще кукол? Для детей!
Наяву слышу, как скрипят колесики в голове дизайнерши.
– Платон Сергеевич, вы хотите, чтобы другие ваши дети тоже жили в комнате дочери?
– Нет у меня никаких других детей и не будет! Сейчас отправлю вам кроватку фоткой, впишите ее в интерьер.
– Только после того, как увижу подпись, – вдруг встает на дыбы Виолетта. – Добавить люльку не проблема, но мне нужно начинать работать, а вы только тянете время! Ваша дочь утвердила дизайн?
Зажимаю телефон плечом, а свободной рукой размашисто расписываюсь под именем «Ю. П. Дмитриева».
Черт, у нее ведь фамилия уже другая.
И подпись, соответственно, тоже.
Да и к черту!
– Утвердила и даже подписала. Эскиз ждет в моем офисе, заберете у секретаря.
– Выезжаю, – немедленно реагирует Виолетта.
Нахожу в телефоне фотку кроватки Егора. Юля тогда присылала мне варианты, чтобы узнать мое мнение, но все люльки были для меня на одно лицо. Хорошо хоть фотки остались.
Отправляю фотку Виолетте, а следом подхватываю пиджак и покидаю офис. Я уж точно не хочу быть рядом, когда она увидит подпись.
А мне как раз надо подумать над обещанием, данным Юле. Найти этого женатого мудака, который уже не первый год, как она говорит, морочит Лее голову. Каков козел, а?
И я знаю только одного человека, который может помочь мне это выяснить. Она знает все сплетни, нюансы, кто с кем спал, в какой позе и сколько это времени заняло.
Когда мы были вместе, я просил ее говорить о чем угодно, только не о грязных сплетнях.
Но теперь-то другое дело, верно?
Оксана отвечает на мой звонок сразу же.
Для встречи с Оксаной выбираю тратторию
С матерью Кости меня больше ничего не связывает, хотя она и пытается вернуть наши отношения на прежний уровень. Тот факт, что наши дети теперь женаты, Оксану, в отличие от меня, не смущает.
Меня, наверное, тоже не смущал бы. Если бы не все остальное.
Перед глазами встает последний вечер, который Оксана провела в нашем доме. Юля тогда впервые сообщила о своей беременности.
Как и я, Оксана тоже была родителем-одиночкой. Но если моя жена умерла, отец Кости испугался ответственности и был таков. Детство Юли было тяжелым периодом и по многим для меня причинам: денег постоянно не хватало, сна было мало, но я все равно вспоминаю те дни без горечи или ненависти. Юля была совсем крошкой и не понимала, почему ее оставили без материнского тепла.
А я… Просто делал все, чтобы обеспечить своего ребенка лучшим. Работал от зари до зари, а все время, что мог, проводил с дочкой, о которой поначалу заботилась моя мама. Родителей моей жены в живых не было.
Но потом я и сам разобрался, что к чему.
Заработав на квартиру, я перевез дочку в город, выбрал хороший сад к тому времени и дело пошло в гору. Что бы не происходило на работе, я всегда забирал ее из сада, читал сказки перед сном и во всем поддерживал. Когда она, едва научившись говорить, заявила, что хочет танцевать – я сделал все, чтобы найти ей самую лучшую балетную студию, хотя сам театральное искусство как не понимал, так и не понимаю.
Мог ли я отвернуться от дочери, узнав о ее ранней беременности? Разумеется, нет. Юля была для меня всем. Моим долгом было поддерживать ее, а не осуждать. Пусть я и не сразу смирился с тем, что моя девочка так рано повзрослела.
Оксана же…
Я ценил в ней семейность, у нее тоже был сын, которого она рано родила. И я думал, что мы с ней хотя бы в этом на одной волне.
Но, когда Юля рассказала о беременности, Оксана впервые дала волю тем чувствам, которые раньше скрывала от меня. Если я вспоминал детство Юли с теплой грустью, поскольку остался один на один с ребенком, для Оксаны те дни были ярмом на шее. А ее сын – тем, кто навсегда изменил ее жизнь. И не в лучшую сторону.
И когда Оксана посоветовала моей дочери бежать на аборт, принял единственное возможное решение – поставить точку в этих отношениях.
Оксана стала моей последней попыткой создать собственную семью.
Я бы предпочел с ней больше не встречаться, но, во-первых, у нас общий внук, хотя бабушкой Оксана быть не готова. А во-вторых, аккуратно выяснить все о двойной жизни, которую ведет Лея, мне больше не у кого.
Погрузившись в мысли, привычно иду следом за официантом к свободному столику. Перебирая в памяти блюда меню, с тоской вспоминаю «Оливье» и курицу-гриль, приготовленные по случаю приезда Леи. В меня тогда кусок не лез, а жаль. Не знаю, почему Костя так упрямится и не идет учиться на повара, по-моему, это его призвание.