Отец-миллионер под прикрытием
Шрифт:
На слабых ногах шагаю в первое попавшееся на глаза укрытие — совмещенный санузел. Я закрываю дверь и только сейчас могу нормально вдохнуть.
Вообще-то воду фильтровать надо, а не пить из-под крана, но в горле пустыня. Губами льну к серебристому кранику, смачиваю ладошки. Пытаюсь остудить щеки — плохо помогает, и тушь на глазах смазывается. Пялюсь в зеркало. Вздрагиваю, светло-синий кафель, будто размывается, я вижу в отражении Марата.
Райнер просто захотел помыть руки, не спрашивая моего разрешения войти — и на секунду не сомневаюсь в этом. Прикусываю губу, не в силах пошевелиться.
Я слышу дыхание совсем близко, оно горячей волной проходится по коже, волосам, чуть спутанным ветреной погодой и так и не расчесанным.
— Ты очень красивая женщина…
Господи. Столько лет я мечтала услышать эти слова. Желанные до мурашек. Столько лет я пыталась выкинуть из головы Марата Райнера, навсегда забыть его голос.
И снова этот яд разливается по венам, окутывает тело, вдребезги уничтожает сознание. Черный яд Марата Райнера с каждым вздохом сладостным ароматом пропитывает меня изнутри. Распирает. Заставляет гореть.
Давлю в себе слезы. А за спиной будто расправляются крылья. И не разрушить ту страстную любовь, не превратить в развалины и построить на их месте счастливую новую жизнь.
Мне двадцать восемь лет. И я одинока. Парочку краткосрочных романов даже вспоминать не хочется.
— Марат…
— Тсс… Ничего не говори.
И мое шелковое платье, словно само скользит по коже вверх и собирается на талии. Я оказываюсь в крепком, обжигающем кольце мужских рук, из которого теперь не выбраться. Пропускаю пару ударов сердца. С губ срывается тихий стон.
Марат Райнер брезгливо расталкивает наряды на вешалках. Будто не дорогущие костюмы, а тряпье с местной барахолки.
Меньше всего на свете сейчас хочу видеть его. Он говорил, какая Машенька хорошая. Красавица. Задыхаясь в приятных ласках, усыпал комплиментами. Ничего не пропустил, все отметил, каждую часть моего тела.
А потом!
Он говорил, что ему по душе одноразовые авантюры, как ни в чем небывало застегивая ширинку.
Одноразовые.
Я не дождалась подругу и тут же вылетела вон. Схватила пальто и сапожки. Марат Райнер смеялся. Он надменно рассуждал, что ему понравилось. А я натягивала длинные сапоги в подъезде. Обидно до одури.
И этот самый человек — Тhe first love. Проклятье.
Бесшумно идти не получается, сохранять рабочую маску на лице тоже. Невольно напрягаю губы, плохо скрываю стыд. Стыдобище.
— Чем могу помочь?
Хотя бы фраза вылетает на автомате. Годами отточенная.
— Свадьба у меня. Скоро. Приодеться хочу, да что-то у вас стариковские тряпки одни болтаются. Коллекция новая где?
Отшатываюсь в сторону, а Марат только сейчас соизволил обратить на меня взгляд. Царский. Не тот, каким прожигал меня через зеркальное отражение в ванной.
Он смотрит на меня сверху вниз, медленно снимает солнцезащитные
— Ссс… справа. Давайте уж. Пройдемте.
И стискиваю зубы. Культурной змеей излагаю корявую речь, что больше походит на шипение. Так же коряво — на прямых ногах, будто нет коленок — марширую в противоположный конец зала. А Марат за мной.
Я вот сейчас выберу самое дорогое! Ценником ненавязчиво помашу перед носом обманщика. Собью с него эту спесь повелителя.
Райнер с задумчивым видом снова наводит хаос в идеально развешанных брендовых шмотках. В единый комок превращает аккуратно разложенные рубашки. Мной лично, старательно. Каких-то тридцать минут назад.
— Примерю темно-синий костюм. А еще этот, этот и тот.
Тот и этот он повторяет, не раз и не два. Указывая почти на весь ассортимент. Просит рубашечку подобрать. Сомневается, что ему больше подойдет — бабочка или галстук? Совета спрашивает. У меня. Бесстыжий.
— В примерочную пойдем? Марусенька…
Терпко-сладковатый до дрожи знакомый аромат его одеколона застревает в ноздрях. В горле снова пустыня Сахара. На рефлексах сглатываю.
— За углом. Пройдемте, я вас провожу.
— Ага. Костюмчики не забудь прихватить, Машенька, — уверенно заявляет, огибает меня сбоку, первым шагает.
Оглядываю его высокую крепкую фигуру, подбираю нужный размер. Несколько моделей, что помещаются в руки. Потом еще вернусь.
Через пару минут крадусь по глянцевому коридору с кабинками. В самой дальней занято. Вежливо стучу по дверце и успеваю отстраниться. Дверца резко распахивается, и показывается Марат, возвышаясь огромной скалой. Его клетчатая рубашка уже снята, небрежно брошена на бархатный пуф.
Ох…
Опускаю глаза, чтоб не пялиться. Вытягиваю руки с вещами для примерки.
— Маруська, лимонов покушала? Почему лицо такое кислое? Кто посмел испортить тебе настроение?
Он, наверное, издевается. Честное слово. Заливаюсь румянцем. — Не Маруська, а Мария Владимировна Кошкина.
Марат в удивлении сдвигает брови. Будто услышал не имя, фамилию, отчество. А нелепицу. Шуточку. Ведь я как раз в тех самых чувствах. Эйфорических. Ну.
— Кошкина… — задумчиво повторяет, натягивая на плечи сорочку. — Я знал одну Кошкину. — Опять медитирует на меня через отражение в зеркале. С недавних пор терпеть не могу зеркала. — А глаза-то у тебя серые, да?
— Да, Марат..
— Серьезно? Та самая Кошки-Мышкина? Тьфу… Маша Кошкина? Заучка с юридического? Никогда бы не подумал. Похорошела — зачет, Кошкина. Впрочем, у тебя с ними никогда проблем не было.
— Угу… — пожимаю плечами.
И как же я ждала вот этого вопроса. Чудо произошло бы, если бы не задал его:
— А в магазине что делаешь? Почему не бомбишь всех в роли самого лучшего адвоката?
— Не сложилось.
И Марат улыбается. Сам наверняка из офисного планктона на побегушках. В лучшем случае. Наглый задира и двоечник. Больше ничего не говорит и примеряет уже десятый костюм. Ценой не интересуется. Но какую бы модель ему ни предложила, он обязательно находит в ней изъян.