Отец моей малышки

фон Беренготт Лючия

– Вы предлагаете мне шантаж? Запугивание?

– Я предлагаю вам… манипуляцию. Молодые матери очень эмоциональны и один только намек на обстоятельства, которые могут привести к потере опеки может дать нам желаемый результат.

Умом я понимаю, что он прав. Что в его деле по-другому нельзя – все средства хороши для достижения цели, и наоборот, все цели оправдывают любые средства.

Да, я хочу, чтобы Лиля согласилась общаться со мной, и дала разрешение на мое общение с Машей. Это – моя цель. И если есть что-то, что приблизит меня к ней, почему я должен быть щепетильным?

Она ведь не заботилась о моих эмоциях, когда лизалась с этим… этим…

Про себя я усмехаюсь – подонком, хочешь сказать? А сам-то кто? Мало того, что испугался тогда ребенка от любимой девушки, так теперь еще и собираешься запугать ее тем, что отберешь малышку? Ее единственную радость в жизни? Ее кровиночку, которую она выносила, несмотря на то, что ты, козел, хотел уничтожить ее еще в утробе?

Так кто из вас подонок?

Разворачиваюсь и направляюсь к двери, чтобы никогда больше не возвращаться в этот гадюшник. И уже на самом пороге меня останавливает все тот же беспристрастный голос.

– У ее нового парня – английское гражданство, помимо российского, – сообщает мне адвокат. Всеволод, кажется его зовут. Длинное, несуразное отчество выскочило из головы.

– И что это означает? – медленно спрашиваю, поворачиваясь, хоть и сам уже догадываюсь, что это может означать.

– Если она выйдет за него замуж и уедет в Великобританию, своего ребенка вы больше не увидите, – подтверждает мои опасения адвокат.

С минуту я остолбенело молчу, словно пыльным мешком огретый. В голове вдруг становится так шумно и горячо, словно я с кем-то там остервенело спорю, хоть слов и не разобрать.

Но ведь она еще не вышла замуж! – наконец выкрикивает кто-то финальным аргументом. Я киваю этому кому-то как наиболее логичному из всех моих внутренних голосов. А заодно и адвокату, попутно вспоминая, что его отчество – Евгеньевич, как и у моего родного дяди. Как я мог такое забыть?

– Спасибо, Всеволод Евгеньевич, за ваши советы и за новую информацию. Я попробую еще раз… объясниться с ней. И думаю, я смогу предусмотреть момент, когда… и если! она захочет уехать из страны.

Адвокат небрежно кивает, словно уверен, что это наша с ним не последняя встреча.

– Да, да, конечно. Я послал вам нашу электронную визитку на телефон, если передумаете. А я позвоню, если узнаю от нашего детектива, что она купила билет на самолет.

Меня передергивает от его последних слов, и я выхожу, улыбаясь пустой, ничего не значащей улыбкой молодой секретарше.

***

Вечером я готовлюсь к завтрашнему докладу. Точнее пытаюсь готовиться, потому что мысли совсем не там, где они должны быть. Они в прошлом – чудесном и бесшабашном, рядом с девчонкой на пятнадцать лет меня младше, которую я пытаюсь впечатлить дорогими ресторанами, поездкой в горнолыжный курорт (куда в это время года слетаются все знаменитости) и собственной эрудицией, потому что она явно растекается лужицей от всего, что я ей рассказываю с умным видом.

Вскоре, я уже не готовлюсь к докладу, а просто думаю. Вспоминаю ее…

И пью. Много, обильно и фактически на пустой желудок, если не считать пары оливок и нескольких долек лайма. Пью так, как привык в разъездах –

дорогой коньяк с дробленым льдом, и я – медленно поглощающий его на фоне темнеющего городского пейзажа.

Когда-то я дал себе зарок не выпивать в одиночку – не перенимать эту идиотскую западную привычку, приводящую к алкоголизму и депрессии. Выпивка требует веселья – шумной компании, лихих катаний ночью на лодке и купания голышом между прибрежными зарослями тростника. Шашлыка, пахнущего луком, и женщин, пахнущих нежными духами и летом.

А вот это вот медленное посасывание из одинокого, дребезжащего стакана – неестественно и противно, даже если все это делать на фоне самого красивого пейзажа в мире и под джаз из встроенных акустических колонок.

Это ведь она меня научила – веселиться по-нашему, по-русски. Так, как я не веселился с юности, потому что считал, что не пристало человеку моего положения шляться вечерами по клубам в обнимку с юной красавицей, нарываясь на неприятности на каждом шагу. Черт, я даже подрался с кем-то из-за нее на углу пятой и восьмой, куда мы забрели чуть ли ни под утро. О да, в этот день Манхеттен мне открылся с самой неожиданной стороны!

Но даже это сейчас вспоминалось с ностальгией и умилением – мои окровавленные кулаки и нос, который каким-то чудом умудрились не сломать. Тогда я кажется, уложил троих, чудом сбежав вместе с Лилей в такси от вызванной соседями полиции…

Звонок мобилы нарушает мое полупьяное оцепенение. Я кошу глазом и морщусь. Алла.

Вот ведь еще одна проблема на мою голову! С какого хрена я с ней связался – с женщиной, которую никогда не любил? Да, она сама прыгнула ко мне в постель, но это должно было оставаться в плоскости удобных для нас, свободных отношений. Мы должны были остаться друзьями, изредка помогающими друг другу получить разрядку, а вместо этого она пролезла чуть ли ни в статус моей невесты.

Надо сказать ей правду – решаю в одно мгновение, хватая в руки телефон… и в следующее уже трусливо откладываю его, давая автоответчику принять ее голосовое сообщение – без сомнения фальшиво-небрежное, выясняющее, не хочу ли я «проветриться».

Не сейчас. Нельзя решать такие дела на пьяную голову. Еще ведь неизвестно, что я способен сейчас наговорить. И что она способна вследствие этого сделать.

– Такие вопросы спьяну не решаются, – наставительно сообщаю уже пустому стакану.

Снова беру телефон… и набираю новое сообщение, поражаясь собственной непоследовательности. Пишу ей – не Алле, нет. А на тот номер, который сегодня взял в деканате. Номер личного мобильника Лилии Печерской.

Долго набираю, не попадая пальцами в буквы. Еще пару секунд проверяю, нет ли опечаток, не ошибся ли номером, и отсылаю – быстро, чтобы не передумать.

Откидываюсь в кресле, забрасывая ноги на стол. Отрезав кончик, раскуриваю толстую, пахучую сигару из новой пачки – той, что привез прямиком из Кубы. И закрываю глаза.

«Я тебя люблю» – кружится в голове только что отправленное, побивающее все мои козыри признание. Медленно, завораживающе танцует под ритмы скрипучего саксофона…

Я тебя люблю… люблю…