Откатчики. Роман о «крысах»
Шрифт:
– Выпью пива, пожалуй. Бармен! Налей пива, будь любезен. «Кilkenney»! Вот такую же огромную кружку, как у товарища моего.
Бармен с немного отрешенным, что присуще всем представителям этой профессии, лицом подставил кружку под блестящую трубку, отвернул кран. Подождал отстоя пены, долил. Щелчком подозвал официанта, вышедшего за несколько секунд до этого из кухни, и, вручив ему кружку, молча показал глазами на Геру.
Начал Паша:
– Рукава засучи на секунду. Хочу убедиться, что у тебя нет подключенного к диктофону микрофона, укрепленного прищепкой на манжете рубахи. Угу, отлично. Теперь пиджак сними, пожалуйста. Все в порядке. Ну, давай поговорим. Для начала за встречу!
Все сделали из своих кружек по большому глотку, а Герман целых три.
– Зачем вы меня решили взорвать? – Гера испугался собственной откровенности, но отступать было некуда. – Ведь есть более гуманные способы напомнить о себе. У меня есть телефон, тем более если вы знаете
– Да извини, что так вышло, Гера, – вступил в разговор Артем. – Попросили тут сапера одного привязать тебе в машину учебную гранату, а этот отморозок все перепутал. Он, видишь ли, подобные поручения часто выполняет. У него профессиональная привычка, и что такое прикрепить куда-то к чему-то учебную гранату – это за рамками его понимания, ха-ха-ха. Он работает только с подлинниками, так сказать. Художник!
– Да уж… Прямо художник! Он такой натюрморт сбацал, что, если такой повесить на стенку, можно стать заикой, а я чуть не стал по его замыслу частью этого натюрморта. Вот уж действительно была бы «мертвая природа». Да… Не вспомню сейчас имени живописца, но его работа стоит перед глазами – «Натюрморт с черепом». Вот и я бы…
– Ну не стал же! – вклинился в разговор Паша без особенных церемоний. – Вот тебе компенсация за моральный ущерб. Удержали из гонорара сапера, чтобы в следующий раз саперил, а не подрывал.
Герман убрал конверт во внутренний карман пиджака.
– Говорите, чего вы хотите? Прошу учесть, что у меня возможности тоже ограничены, хотя признаюсь честно, что могу я многое.
– А зачем нам повторяться? Мы тебе все уже один раз выслали с менеджером. Думали, что ты нам навстречу пойдешь, а ты Наума своему дуболому ассистенту передал, отмазался. Зачем ты так парня нашего обидел? Его обидев, ты и нас обидел.
– Ребята, не обижайтесь, но то, что ваш Наум принес, давно уже даже не лежит теперь в мусорной корзине. Засылайте его прямо завтра по новой с самого утра. Пусть привезет подписанный с вашей стороны договор, и начнем. Вы мне только скажите одну вещь. Уж извините, что вот так вот в лоб спрашиваю, но эта моральная компенсация – это все, что вы планировали потратить на меня? Учитывая ваше исключительное мнение убеждать, я, разумеется, буду рад и этому, но…
Артем с Пашей насмешливо переглянулись. Паша достал из заднего кармана еще один конверт, толще предыдущего:
– Когда с нами нормально, то и мы нормально. Здесь задаток. Десять штук «зелени». Дальше будет больше, главное, хорошо работать начать. К скольким тебе завтра Наума прислать?
– А давайте прямо с утра?! В десять утра?! Хотя нет… В десять у меня собрание примерно на полчаса… Давайте в одиннадцать? В одиннадцать точно буду свободен.
– Ну, тогда все. Договорились. А ты чего так на пиво налегаешь? Ты разве не за рулем?
– Да с вами разговаривать – никакое пиво не заберет. Так что считайте, что я и не пил ничего…
Еще немного посидели, затем сыграли несколько партий. Герман пару раз выиграл, а последнюю они с Пашей решили свести в ничью. К концу встречи Гере стало казаться, что не такие уж они и плохие, эти бандиты. Почти как нормальные люди, только набыченные немного, но это скорее проявленные социальные комплексы брутального муравья среди не брутальных жителей муравейника.
Пришло время выйти на улицу и попрощаться. Оба криминальных коммерсанта с интересом наблюдали, в какой же из автомобилей сядет Гера. Он пожал им руки, подошел к своей черной красавице, легким движением впорхнул в салон… Уже отъезжая, в зеркало заднего вида он с некоторым злорадством увидел, что челюсти у его недавних партнеров по кию буквально стучат по асфальту от удивления. Тогда его это лишь позабавило. А вот через некоторое время… Но не станем забегать вперед.
Часть II
…AND…
«Когда в мир является Человек, мир наваливается на него и ломает ему хребет. Он не может жить среди этих все еще стоящих, но подгнивших колонн, среди этих разлагающихся людей. Наш мир – это ложь на фундаменте из огромного зыбучего страха. Если и рождается раз в столетие человек с жадным ненасытным взором, человек, готовый перевернуть мир, чтобы создать новую расу людей, то любовь, которую он несет в мир, превращают в желчь, а его самого – в бич человечества. Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с еще не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ защиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее всеподавляющей лжи мира, сильнее, чем все орудия пыток, изобретенные трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности».
Чертополох и Белая Лилия
…Он ехал домой через «Динамо». В тот вечер должен был состояться футбольный матч между «Зенитом» и «Спартаком». Море фанатов, разбиваемое
Вначале выход «зенитовцев» шел вполне организованно, но в какой-то момент все изменилось. Что именно спровоцировало колоссальную драку «зенитовцев» со «спартачами» после того матча, сейчас сказать сложно. Быть может, брошенная в сторону «спартачей» пустая пивная бутылка или обидное слово, выкрикнутое самими спартаковскими болельщиками, которые, как известно, за словом в карман никогда не лезут, но побоище началось сразу, быстро и мощно. Волны болельщиков накатывались одна на одну и, спадая, оставляли на месте своего столкновения истекающих кровью и корчащихся от боли незадачливых любителей послематчевого буйства. ОМОН хоть и был готов к такому варианту развития событий, но на некоторое время выпустил ситуацию из-под контроля. Впрочем, ненадолго, и вот уже шеренги бойцов начали теснить болельщиков, разрезая их волны, словно волнорез, на небольшие кучки и загоняя эти кучки в метро. Одна из таких групп, состоящая из спартаковцев – «шпаны» лет от пятнадцати до двадцати, – сумела вырваться из милицейского оцепления и дворами уйти в сторону Верхней Масловки. Почувствовав, что они оторвались от преследования, и придя в себя, группка подростков принялась ликовать. Каждый видел себя героем, хотелось подвигов, громко кричать, пива и девчонок. Возле дома тридцать четыре в Мирском переулке они увидели одиноко сидящую на лавочке возле подъезда милую девушку, которая коротала воскресный вечер за чтением книги театральных мемуаров Вульфа. Проходя мимо, кто-то из толпы «спартачей» выкрикнул в ее сторону что-то очень банально-пошлое, вроде предложения о совокуплении. И если бы девушка никак не отреагировала на эту грязь, то, возможно, судьба Германа, с трудом проезжавшего сейчас по запруженной людьми и машинами Театральной аллее, пошла бы совершенно иным путем. Но девушке было угодно поднять свою прелестную и немного легкомысленную голову от книги и кинуть на эту толпу наглых юнцов один-единственный, очень быстрый презрительный, острый взгляд. О таком еще говорят, что «о такой взгляд можно порезаться». И все. Отвечать что-либо девушка посчитала для себя ниже собственного достоинства, да и крайне опасным было это занятие, но взгляд ее заметили, и кое-кого, а именно автора непристойности, заводилу и авторитета шайки, взгляд этот откровенно взбесил. Он остановился. Остановились все. Он двинулся к лавочке, где сидела девушка, и все двинулись вслед за ним, а один из этой группы обежал скамейку и блокировал дверь в подъезд – последний, призрачный шанс на спасение…
Герман тем временем свернул с Театральной аллеи на Петровско-Разумовскую, затем в Мирской переулок. В переулке велись дорожные работы, половина дороги была закрыта для движения, отгорожена пластмассовыми красными барьерами. Ехать быстро было небезопасно, и «AUDI» медленно ехал, почти прижимаясь к дорожному бордюру и переваливаясь с ухаба на ухаб.
Вдруг совершенно неожиданно Герман с удивлением увидел, как из заросшего тополями дворика почти прямо ему под колеса бросилась девушка. Вид ее говорил о том, что она от кого-то спасалась бегством: миловидное лицо пошло красными пятнами, вдоль открытой до самого плеча руки виднелась свежая царапина, чуть выше запястья четко проявились следы от чьих-то пальцев. Девушка застыла перед автомобилем Германа, как перед непреодолимой преградой, и, видимо, будучи не в силах бежать, закрыла лицо руками и разрыдалась. Гера нажал на тормоз, ткнул в кнопку стеклоподъемника: стекло быстро съехало вниз. Он уже хотел было насмешливо спросить, где девушка находит таких не в меру пылких дружков, но увидел преследовавших бедняжку подростков с пивными «сиськами» в руках. Лица некоторых из них были раскрашены в красно-белые цвета, трое украсили себя рогатыми скандинавскими шлемами. Человек десять. Все они орали что-то угрожающее и приближались к Гере и рыдающей девушке. Вместо иронии в нем проснулось сперва безразличие, и циничный рассудок посоветовал объехать ее и не оглядываясь продолжать свой путь: «Сами между собой разберутся», но, по-видимому, звезды в тот день сложились для девушки счастливым и спасительным образом. Гера сжалился над ней и крикнул: