Отказать Пигмалиону
Шрифт:
– Ты должна выступить. Приехать домой успеешь. Занятия и практика важнее всего. – В трубке слышались властные ноты, и если была тоска, то мать не позволила себе ее обнаружить. – В Москву уже летом приедешь или на Пасху. Там длинные у них каникулы, вот и прилетай.
Аля выслушала мать и на всякий случай задала вопрос:
– Мам, ты точно не против, чтобы я осталась здесь на новогодние праздники?
– Я против того, чтобы ты пренебрегала практикой. Надо обязательно выступить.
Так Аля узнала, что такое глинтвейн, сосиски с брецелем на свежем воздухе, толпы гуляющих среди елочных базаров, рождественские песнопения и тишина католического Сочельника.
– Садитесь за стол, – пригласила
– Это почти всегда делают в Москве на Новый год. Надеюсь, вам понравится.
Селедка преподавательнице понравилась, как и маленький подарок – мельхиоровая пудреница со Спасской башней на крышке.
– О, что вы! Такой дорогой подарок! – всплеснула руками фрау Вольц.
Это в России драгметаллами считаются золото и серебро. В Европе мельхиор пользуется большим почетом.
Разговаривали они весь вечер – Аля путала слова, не все понимала, но, может, от этого быстро прошло смущение, и комната наполнилась семейным покоем.
– Ваш спонсор прилетает в январе, вы знаете?
Аля сначала не поняла, а потом переспросила:
– Вадим Алексеевич? Я ничего не знаю! Он мне не говорил!
– О, значит, я выдала тайну! Сделайте вид, что вы ничего не знаете…
Беседа потекла дальше, а Аля теперь думала о том, какая же причина заставляет Вадима приехать в Зальцбург и что ей ждать от этого неожиданного визита. «Неужели он хочет сократить мои занятия?! Вряд ли. Он такой человек, что сказал бы мне все сразу. А что еще? Проверка?» Аля потеряла покой и сон, но ни разу не позволила себе напрямую спросить обо всем Вадима. Не хотелось подводить фрау Вольц, и боялась узнать неприятную правду.
На концерте она выступила прекрасно, исполнив самое известное и написанное именно в Зальцбурге рождественское песнопение «Тихая ночь». Многих немецких оборотов она еще не понимала, но, впрочем, протяжная нежная мелодия говорила сама за себя. Она уплывала куда-то ввысь под своды собора и, казалось, обретала цвет от солнечных бликов, которые проникали внутрь сквозь витражи. Все места в соборе были заняты, на первых рядах сидели важные гости, среди них были и бургомистр, и директора учебных заведений, и просто почетные горожане. Аля на концерт надела узкую темно-синюю юбку и белую блузку с широкими рукавами, которые схватывали запястье тугим манжетом и кромкой кружева. Утром того дня, когда должен был состояться концерт, Аля просто заплела нетугую косу, привычно скрыв щеки двумя темными прядями, отчего стала выглядеть моложе своих лет.
– Вы сегодня очень красивая! – Фрау Вольц, присутствовавшая на концерте среди почетных гостей, не удержалась от улыбки. – Не бойтесь, мне кажется, что все пройдет отлично.
И действительно, у Али все получилось. Ее голос, такой необычный, звучал сильно, ясно, чисто. Весь ее облик – трогательный, словно ангельский, произвел на зрителей сильное впечатление. Когда отзвучал последний аккорд и Аля склонилась в поклоне, краем глаза она заметили, что профессор Утте подозрительно активно размахивает своим клетчатым платком. «Да он растрогался!» – догадалась Аля и, повернувшись к педагогам, еще раз поклонилась. «Почему этого не видят мама и Вадим Алексеевич!» – промелькнула у нее мысль.
Вадим не приехал в январе, он приехал лишь на Пасху, когда все магазины, кофейни и рестораны были украшены шоколадными яичками, зеленой травой и бисквитными агнцами. Он приехал, когда форзиция стояла без единого листочка, но с множеством мелких желтых цветов, когда
– Не приезжай, давай уже оставим все до лета. Что ты будешь кататься туда-сюда. Передохни там, пока каникулы. Не забудь, у тебя экзамены летом. Старайся не терять времени. – Голос Елены Семеновны звучал близко, словно мать была в соседнем доме.
Получив приказ из Москвы, Аля вздохнула – она соскучилась по матери и по Москве, но если та говорит «нет», значит – нет. В конце концов, в июле она еще раз попытается сдать экзамены и вне зависимости от результата улетит в Москву. А пока Аля готовилась к пасхальным концертам. Фрау Вольц и герр Утте были довольны подопечной – Аля была не только прилежной ученицей, она была, несомненно, одаренной. Ее необычный голос, которому так удивилась в свое время приемная зальцбургская комиссия, обладал огромным потенциалом. Стоило только подобрать специальную методику, что, собственно, и сделала фрау Вольц, как сразу же раскрылись возможности этого необычного тембра – высокого, но с малозаметной хрипотцой.
– Для оперы не годится! Так в театре не поют! – восклицали в коридорах зальцбургской академии.
– Поют! – утверждали два педагога, и Аля доказывала это своими выступлениями на многочисленных городских музыкальных мероприятиях. Ее уже знали: Зальцбург – город небольшой, русских в то время здесь было немного, а Аля была красива и талантлива. Очень часто ее просили остаться на прием, который всегда устраивали после концерта, но она стеснялась и уезжала домой. Особой дружбы она по-прежнему ни с кем не водила – с фрау Вольц они разговаривали о музыке, об оперных театрах, о том, как надо строить певческую карьеру. Аля иногда рассказывала о Москве, о матери, но почти никогда не делилась своими планами. Преподаватели повлияли на нее – Аля теперь не просто хотела петь, она хотела оперу сделать своей профессией, но по-настоящему мечтать об этом по-прежнему не смела.
Ежегодный городской пасхальный фестиваль проходил в старом городском театре, небольшом барочного стиля здании.
– Здесь акустика не очень хорошая, но вашему голосу это совершенно не страшно, – успокаивающе улыбалась фрау Вольц. Аля почти не волновалась, она выступала в последний день, в составе участников гала-концерта. Накануне она впервые в жизни купила настоящее концертное платье. Платье было самым недорогим из всех висевших в магазине, но Аля в него просто влюбилась. Блестящая шелковая ткань темно-коричневого, почти черного цвета, по подолу расшитое темно-золотыми пайетками. Узор был скромный, но эта золотая линия придавала платью элегантность. «Волосы я подниму наверх или сделаю наконец настоящую прическу в салоне». Аля находилась в приподнятом настроении – весна, цветущий город, оживление на улицах – все это ее немного растормошило. К тому же из разговоров с Вадимом она поняла, что никаких неприятных для нее перемен не будет, а приезд связан с ее дальнейшим обучением.
Конечно, Аля не существовала в вакууме – преподаватели, соседи по пансиону, с которыми она была если не в дружбе, то уж в добрососедских отношениях, подразумевали легкую болтовню и коротание вечеров в ближайшей кофейне, но по душам поговорить ей было не с кем. Разговоры с матерью носили бодрый, оптимистический характер и касались здоровья и учебы. Маленькая тонкая ниточка душевности исчезла в силу расстояния – опять возникшая строгость матери объяснялась страхом за живущую в отдалении дочь. Весной Аля впервые ощутила грусть, не имеющую причины. Эта грусть возникала по вечерам, когда из окна особенно сильно пахло речной свежестью.