Откровения
Шрифт:
— Что это еще за разговоры, Леонардо?
Леонардо посмотрел на него.
— Никколо. Какой смысл притворяться? Я умираю, поэтому и попросил вас приехать. Мы втроем столько пережили вместе. Я хотел попрощаться.
— Я думал, ты собираешься в Англию, к королю Генри.
— Он многообещающий юноша, и я, конечно, хотел бы съездить, — ответил Леонардо. — Но не поеду. Просто не смогу. Эта комната последнее, что я вижу. А еще деревья за окном. Знаете, весной там особенно много птиц… — Он так надолго замолчал, лежа без движения, что друзья тревожно переглянулись. Но тут Леонардо вздрогнул. — Я задремал? — спросил он. —
Он снова замолчал, задремав.
— Мы лучше придем завтра, — мягко сказал Эцио. Они с Макиавелли встали и пошли к двери.
— Приходите завтра! — голос Леонардо настиг их на полпути к выходу. — Мы еще поговорим.
Они обернулись и увидели, что он приподнялся на локте. Медвежья шкура сползла, и Макиавелли вернулся и поднял ее, укрыв друга.
— Спасибо, Никколо. Я поделюсь с вами секретом, — Леонардо хитро посмотрел на своих друзей. — Всю свою жизнь, пока я думал, что учусь жить, я просто учился умирать.
Неделю спустя в ночь на 2 мая, когда он испустил последний вздох, они были с ним рядом. Но он так об этом и не узнал.
— Ходят слухи, — грустно сказал Макиавелли, когда они отправились домой, — что король Франциск держал на коленях голову Леонардо, когда он умирал.
Эцио сплюнул.
— Некоторые люди — даже короли — готовы на что угодно, лишь бы о них говорили другие.
ГЛАВА 84
Прошло еще четыре года. Маленькой Флавии исполнилось десять лет, а Марчелло было уже восемь. Эцио не мог поверить, что дожил до шестидесяти четырех. «Время мчится безжалостно, его остается все меньше и меньше», — думал Эцио. Но он ухаживал за виноградниками и наслаждался этим, и все еще, под давлением Макиавелли и Софии, продолжал писать мемуары. Он уже начал двадцать четвертую главу!
Он по-прежнему тренировался во дворе, не смотря на болезненный кашель, которым продолжал мучиться. Но свое ассасинсское оружие Эцио давно отправил Ариосто. Тревожных вестей из Рима и Константинополя, и даже от Эразма из Роттердама, не поступало. Хотя молодой Лютер на севере все-таки стал причиной предсказанного раскола Церкви. Над миром вновь повисла угроза войны. Но Эцио мог только наблюдать и ждать. От старых привычек сложно избавиться, думал Эцио. Тем более, он уже достаточно долго прожил в деревне, чтобы уловить в воздухе запах приближающейся бури.
Как-то днем он стоял на веранде и смотрел на виноградники, растущие с южной стороны, и увидел на горизонте силуэты трех человек в экипаже. Расстояние было слишком велико, чтобы понять, кто это был, хотя по их незнакомым головным уборам Эцио понял, что они иностранцы. Но экипаж проехал мимо, и Эцио предположил, что они хотят добраться до Флоренции до заката.
Эцио вернулся в дом и прошел в свою комнату. Свое логово. Он опустил ставни на окнах, чтобы закат не мешал ему работать. На столе горела масляная лампа, и вперемешку лежали листы бумаги. Плоды сегодняшнего дня. Эцио неохотно сел, надел очки и, морщась, перечитал написанное. Битва с волколюдами! Как ему удалось описать это так скучно?
Его прервал стук в дверь.
— Да? — спросил он, даже немного радуясь, что ему помешали.
Дверь наполовину открылась, и в комнату, не заходя, заглянула София.
— Мы с Марчелло едем в город, — весело сообщила она.
— Что… на пьесу Никколо? — поинтересовался Эцио, отрываясь от чтения. — Не думаю, что «Мандрагола» — подходящее зрелище для восьмилетнего ребенка.
— Эцио, она не идет уже три недели. Тем более мы едем не во Флоренцию, а всего лишь в Фьезоле.
— Я пропустил его пьесу? Он будет в ярости.
— Уверена, он поймет. Он знает, что у тебя голова забита другим. Мы скоро вернемся. Присмотри за Флавией, ладно? Она играет в саду.
— Конечно. Я уже сыт по горло этой писаниной. Думаю, я просто соберу текст из отрывков.
— Действительно, грех проводить такой приятный денек, сидя взаперти, — София немного обеспокоено посмотрела на мужа. — Свежий воздух пойдет тебе на пользу.
— Я не болен.
— Конечно, нет, любимый. Я просто подумала… — Она указала на смятые листы, разбросанные по столу. Эцио демонстративно обмакнул перо в чернила и придвинул к себе чистый лист.
— Вот, пожалуйста! Все будет хорошо.
София осторожно прикрыла дверь. Эцио написал пару слов и остановился, нахмурившись.
Отложив перо и сняв очки, он скомкал лист, а потом вышел из комнаты. Ему нужно было побыть на свежем воздухе.
Подойдя к сараю, Эцио взял пару секаторов, а затем прошел через сад к ближайшему ряду винограда. Лениво оглядевшись вокруг в поисках Флавии, Эцио не увидел дочь. Он не беспокоился, она была умной девочкой.
Он был уже на полпути к винограднику, когда из соседнего кустарника раздался шум. Флавия захихикала. Она устроила на него засаду.
— Флавия, дорогая, будь у меня на виду!
Куст задрожал, раздался смех. Потом Флавия выглянула. Эцио улыбнулся, покачивая головой.
И тут его внимание привлекло движение на дороге. Он посмотрел в ту сторону и увидел фигуру в странной пестрой одежде. Но солнце светило ему в глаза, и он не мог четко разглядеть, кто приближается. Он поднял руку, прикрывая глаза от солнца, но фигура уже исчезла.
Эцио стер со лба пот и пошел к винограднику.
Чуть позже он забрался в самую глубь виноградника и принялся обрезать усики. На самом деле, этого не требовалось, но ему нужно было чем-то занять руки, пока мысленно он рассказывал историю своей битвы с группой фанатиков, которые называли себя «сыновьями Рема». Виноградные лозы легко касались его рук. Эцио осмотрел одну из кистей винограда и сорвал ягодку. Внимательно оглядел, покатав в пальцах, легонько сжал и удостоверился, что она спелая. Эцио улыбнулся, съел ягоду и вытер пальцы о подол грубой рубахи.
Потом снова вытер со лба пот, довольный работой. Подул ветер, листья винограда зашелестели. Эцио глубоко вздохнул, почувствовал на лице дуновение теплого воздуха, и на мгновение закрыл глаза.
И тут ощутил, как волосы у него на затылке зашевелились.
Эцио открыл глаза и быстро пошел к краю виноградника, смотря в сторону поместья. На дороге стояла Флавия и разговаривала с человеком в странной одежде, которого он уже видел раньше. На нем был остроконечный капюшон.
Эцио бросился к дочери, держа садовые ножницы, словно кинжал. Подул свежий ветер и унес прочь его крик, которым он пытался предупредить дочь. Эцио сорвался на бег, дыхание со свистом вырывалось из разрывающейся от боли груди. Но у Эцио не было времени, чтобы думать об этом. Фигура нагнулась к его дочери.