Откройте небо
Шрифт:
Карл-Гейнрих не забыл тех вечеров, десять, одиннадцать, двенадцать лет назад, когда он, неприкаянный, бродил по темным улицам Праги, жадно поглядывая на девочек, идущих перед ним, или сидящих со своими кавалерами в ярко освещенных кафе, или стоящих перед зеркалами в своих комнатах. Все они были недоступны для него, точно обитательницы далеких чужеземных миров. Тогда.
Ну, теперь они стали очень даже доступны для него. За те годы, когда Боргманн трансформировался в «боргманна», длинная вереница их прошествовала через его спальню. Сначала девочки, к которым он испытывал влечение в школе, из числа тех, кто уцелел во время Великого Мора: Джамиля и Магда, Ева,
О да, и Барбара Эйкелунд тоже. Одна из первых, даже до Джамили, Магды и Евы. Шведская девушка, та, ради которой он изобрел миф о том, что способен проникнуть в компьютеры Пришельцев,— спонтанно возникшая похвальба, с которой все для него началось. У Барбары были поразительно длинные, стройные руки и ноги, неожиданно полные груди, золотистые волосы и глаза цвета морской волны.
— Зачем я здесь? — спросила она в первый раз, когда он затребовал ее.
— Потому что я люблю тебя.
— Ты даже не знаешь меня. Мы никогда не встречались.
— Встречались. В прошлом году, в августе. Старе Място. Ты забыла.
— Август… Старе Място…— ни проблеска воспоминаний в ее глазах.
— А потом еще раз на Рождество. На улице. Я предложил угостить тебя кофе, но ты была слишком занята.
— Мне очень жаль, но я не помню.
— Да. Не помнишь. Не то что я. Пожалуйста, разденься.
— Что?
— Пожалуйста. Прямо сейчас.
Ему тогда только-только исполнилось семнадцать, и все это было еще так ново для него. До этого у него было всего четыре женщины, включая самую первую, которой он вынужден был заплатить, страшно тупую и воняющую чесноком.
— Позволь мне не делать этого,— сказала она.— Я не хочу раздеваться для тебя.
— Ох, нет, тебе придется сделать это. Взгляни сюда.
Он подошел к компьютеру, и из принтера выползла официальная бумага о новом назначении на работу. Барбара Эйкелунд, улица Дасни, Прага, переводится в Центр инфекционных заболеваний для исполнения обязанностей санитарки, Бухарест, Румыния, через три дня.
— И я должна поверить, что он настоящий? — спросила она.
— Придется. Вернувшись сегодня домой, ты узнаешь, что твой вид на жительство отозван, а билет в Бухарест ждет тебя на станции.
— Нет. Нет!
— В таком случае разденься, пожалуйста. Я люблю тебя. Я хочу тебя.
И больше она не возражала, поняв, что у нее нет выхода. Их соитие было холодным и доставило ему мало удовольствия, но он многого и не ожидал. Сразу вслед за этим он отозвал запрос на нее и, поскольку тогда все это было для него ново и душа его не зачерствела еще окончательно, выписал ей годовое разрешение в плавательный бассейн в Модрани и сезонный пропуск на два лица в оперный театр, а также дополнительные талоны на питание для нее и членов ее семьи. В ответ она просто поблагодарила его, не потрудившись скрыть дрожь, которая била ее все время, пока она одевалась.
Впоследствии он вызывал ее еще пять или шесть раз. Но никогда ничего хорошего у них не получалось. Со временем
Карл-Гейнрих нашел других женщин, с которыми все получалось хорошо или, по крайней мере, они могли делать вид, что это так. И тогда он оставил ее в покое. Ну, во всяком случае, он поимел ее, и не раз. Ведь именно ради этого — чтобы поиметь Барбару Эйкелунд — он поначалу и связался с Пришельцами, а Карл-Гейнрих Боргманн был из числа тех, кто всегда выполняет задуманное.
Сейчас, спустя двенадцать лет, снова стоял солнечный, теплый августовский день — даже душный; и на своем экране он видел информацию, извещающую о том, что к нему пришла некая Барбара Эйкелунд и хочет увидеться с ним; вопрос личный и очень важный, который, несомненно, чрезвычайно заинтересует его.
Возможно ли? Неужели та самая? Должно быть. В конце концов, в Праге не так уж много шведок, и тем более с таким именем.
Посетители здесь не были делом обычным, за исключением тех, кого Карл-Гейнрих вызывал сам, а ее он уж точно не вызывал. Их канувшие в далекое прошлое встречи были такими холодными, такими унылыми; он никогда не вспоминал их с сентиментальной нежностью или желанием. Она была всего лишь фантомом из его прошлого. Он совсем было уже собрался приказать, чтобы ее отослали прочь, но передумал. Его грызло любопытство. Ладно, почему бы и нет? Ради старых времен, несмотря на все, что было потом, еще раз встретиться с призраком из своей неприкаянной юности. Чего ему опасаться? Прошло столько времени, все ее негодование наверняка давно умерло. Она была первой женщиной, которую он по-настоящему возжелал; искушение посмотреть, как она выглядит теперь, пересилило.
Он приказал направить ее наверх и на всякий случай активизировал защитное силовое поле. Окружая Карла-Гейнриха со всех сторон, оно ограждало его от любого проникновения. Вполне понятная предосторожность для человека в его положении.
Она изменилась, очень сильно изменилась.
Все еще стройная и красивая, да, золотоволосая и зеленоглазая. Все еще высокая, естественно, выше него. Но присущее ей излучение нордической красоты угасло. Что-то ушло: морозная свежесть, мерцание полуночного солнца. От уголков глаз и рта протянулись маленькие морщинки. Роскошные блестящие волосы потускнели. Ну, ей сейчас было тридцать, может быть тридцать один: все еще молодая, все еще привлекательная, но… Для большинства людей прошедшие годы были очень нелегки.
— Карл-Гейнрих,— сказала она, спокойным, совершенно ровным тоном. И даже улыбнулась, правда сдержанно.— Прошло много времени, не правда ли? Ты преуспел.
Она сделала широкий жест, охватывающий обшитый панелями офис, вид на реку, компьютерное оборудование и сокровища национального искусства.
— А ты? — спросил он, более-менее автоматически.— Как ты жила, Барбара?
Он едва узнал собственный голос, так необычно тепло тот прозвучал. Словно встретились старые друзья, словно она была не просто чужой для него женщиной, несколько раз по принуждению отдававшейся ему.
Легкий вздох.
— По правде говоря, не так хорошо, как хотелось бы. Ты получил мое письмо, Карл-Гейнрих?
— Прошу прощения. Не помню.
Он никогда не читал свою почту, никогда. Там всегда было множество гневных разглагольствований, проклятий, обличений и угроз.
— Это просьба о помощи. Нечто особенное, такое, что способен понять только ты.
Его лицо поскучнело. Похоже, он сделал ужасную глупость, позволив еще одной просительнице подняться сюда для личной встречи с ним.