Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
Вскоре начала шипеть и подмигивать лампочкой рация у Махмуда. Я тут же вспомнил о том, что необходимо постоянно докладывать, и даже начал доклад – но рация благополучно сдохла. Так же, как чуть раньше фонари. Сволочная «крыша» вырубала любое электричество на корню, не давая отцам-командирам шанса узнать, что здесь и как. У меня немедленно родилась замечательная идея устроить прямо тут и прямо сейчас привал. Примерно этак до полудня. А потом вернуться и доложить, что в обследованном районе ничего чужеродного не обнаружено. Всё равно проверить никто не сможет.
Прогнал идею как паникёрскую.
Молох и Махмуд после того, как рация загнулась, уставились на меня вопросительно. Лодыри явно уже были готовы избавиться от бесполезного
– Товарищ старший лейтенант, – заныл тогда Махмудов, – а давайте оставим радиолы тут. Пускай полежат до возвращения.
Окинув его уничтожающим взглядом, я поинтересовался, велики ли у него сбережения на дембель. В рублях, евро и любой другой валюте. А что, насторожился Махмуд. А то, сообщил я, что если рации отсюда попятят, расплачиваться придётся тому, на кого имущество записано. Для справки: на себя предусмотрительный товарищ старший лейтенант их не записывал. Якши?
– Так ведь нет никого, – убито пробормотал Махмудов.
На что злоязыкий Комар тут же выдал анекдот про изображающего эхо Чапаева в колодце: «А если гранату бросить?» – «Так ведь нет никого»…
Следующие полкилометра бойцы травили анекдоты. По сосняку идти легко даже ночью. Впрочем, ночь здесь была какая-то странная. Мои часы (старая добрая механика) показывали всего-то 03.20, когда давешняя непроглядная темень стала, как будто, рассеиваться. Рановато, подумал я. Слоны, увлечённые зубоскальством, ничего не замечали. Пораскинув мозгами, решил отнести ранний рассвет к побочным эффектам фрактального свечения.
В 03.30 объявил первый перекур. Свечу зашвырнул метров на двадцать вперёд. Солдатики со счастливым гомоном повалились наземь, закурили в кулачки, а я остался стоять, посматривая по сторонам. Впрочем, стоял недолго, потому что земля вновь вздрогнула. Заметно сильнее, чем в прошлый раз. Меня словно крепкой оплеухой сбило на колени, вторым толчком уложило на пузо. Матерясь, я начал подниматься, но ни хрена не преуспел. Создалось ощущение, как будто ранец упирается в какую-то преграду. Не в ветку и не в куст, а во что-то протяженное, вроде низкого потолка. Я повернул голову – и ни черта не увидел. Ткнул назад локтем. Локоть во что-то ударился.
Это и впрямь была преграда, но преграда абсолютно невидимая. Как отмытое до полной неразличимости стекло. Как уплотнившийся до твёрдого состояния воздух. Интересно, подумал я, насколько широко она раскинулась? Прополз немного влево.
Точно такая же холера. Потолок-невидимка примерно в полуметре над землёй. Даже не сядешь, не то чтобы встать. Не успел я толком испугаться, как заголосили и мои бойцы, обнаружившие, что их упаковало, будто марки в кляссере.
Передвигаться по-пластунски – тяжелейший труд. Вдобавок жутко болезненный. Прошло каких-то полчаса, а я уже почувствовал, что мои локти и колени лишились значительной части кожного покрова и начали гореть точно обожженные. Сдвинутые за спину фляга, противогаз и лопатка нещадно колотили по рёбрам и ягодицам и всё норовили сползти под живот. Где и без них было очень и очень несладко: пряжка ремня ёрзала туда-сюда, словно орудие пытки. Автомат, зажатый в правой руке, почему-то здорово потяжелел и весил, наверное, как ПКТ. Я терпел. Бойцы мои, которым было ничуть не легче (а несущим рации Махмуду с Молохом ещё и похуже), терпели тоже. Мне, мужику, было стыдно проявлять слабость перед пацанами; им – передо мной. Как-никак дембеля. Солдатская элита.
Мы ползли вперёд. Как букашки, заключенные наблюдателем-великаном под лист мутного стекла. В глубине «стекла» разливалось слабое серовато-желтое свечение, сгущавшееся и усиливавшееся вокруг стволов сосен. Каждое дерево на высоте примерно полутора метров было опоясано широким, мерцающим будто подсевшая неоновая лампа «бубликом». Из-за этой люминесценции свеча больше не требовалась. Я оставил её там, где лежала.
Что
А ещё – любопытство. Мне страшно хотелось увидеть хоть одним глазком созданий, которые так ловко нас припечатали и распластали. Тарелочку их долбаную увидеть. Не стоит забывать и о почти инстинктивном охотничьем азарте разведчика – о желании взять «языка».
Во всяком случае, слонов моих в первую очередь вёл именно этот азарт. После паники первых секунд, когда обнаружилось, что мы аккуратно уложены на животики без перспективы подняться хотя бы на карачки, после сурового наведения дисциплины в подразделении (Косиевич до сих пор сморкался красным), я им всё рассказал. Не только вводные товарища Главного, но и свои соображения. Например, о том, что вернуться без трофеев прямо сейчас и вернуться с трофеями чуть погодя – в общем-то, один хрен. Всё равно закроют нашу группу на неопределённое время и с неопределёнными перспективами. Во избежание разглашения. А может, и для опытов, х-хэ. Но если вытащим из-под «линзы» хоть что-то, сидеть в изоляторе будет малость комфортнее. Имеется в виду моральное удовлетворение. Разведка приказ выполнила, и загнись всё остальное конём. Кстати, прибавил я, будет, что внукам рассказать. Потому что девушкам – не получится. Подписку о неразглашении после окончания операции с нас лет на полста возьмут, это я гарантирую.
Бойцы со мной согласились. Думаю, у каждого из них мелькнула мыслишка, что никаких девушек, не говоря уже о внуках, нам не светит. Потому что секреты такого масштаба одной подпиской не шифруются. Тут мерами покруче пахнет. К счастью, ни один свои догадки вслух не высказал.
На труп мы наткнулись в 05.33. Хотя какой, к бесам, труп. Шкурка из одежды, обёрнутая вокруг костяка. Мокрая. Так, во всяком случае, виделось издали. Над останками поднимался парок, но никакого запаха не ощущалось. То есть абсолютно никакого, разве что слегка наносило сырой глиной. А может, это мне только казалось. Игра воспалённого воображения.
Приказав солдатам оставаться на месте, я подполз к мертвяку и разворошил одежду лопаткой. Плоти там никакой не оставалось, лишь ошмётки какие-то, плёнки да жилы. Кости выглядели так, словно из них вымыли весь кальций. Проделывали мы в школе такой опыт на биологии. Немножко кислоты, немножко терпения…«Изготовь резиновую кость» называется. Тогда это было чертовски смешно. А сейчас… ну, понятно. Вещички у покойника были на месте. Приборчик какой-то вроде рентгенметра, бинокль, тесак страшенный а-ля мачете; зато голова отсутствовала. Когда я откинул капюшон штормовки, обнаружилось, что из воротника торчит огрызок позвоночника, а то, что я принимал за череп – замшелый валун, выступающий из земли. Следов крови или мозгового вещества на нём не имелось. Букашки только какие-то копошились. Ничего инопланетного в них не было. Обычная членистоногая мелочь, которая прячется под древесным гнильём, да муравьи.
Между прочим, с момента перехода на пластунский способ передвижения муравьи доставали нас просто невыносимо. Они будто озверели: забирались под одежду, под волосы, набивались в уши – и ели поедом. Аномалия эта на них так действовала, что ли? Зато комарьё отсутствовало напрочь. И то плюс.
Вернувшись к солдатикам, я ограничился кратким «холодный, причина неясна», после чего приказал взвести и поставить на предохранитель автоматы. Затворы лязгнули, бойцы помрачнели. Не нужно обладать степенью доктора психологии, чтоб понять: им значительно меньше, чем пять минут назад, хотелось геройствовать и захватывать пришельцев в плен.