Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
– Тиуно-ов Матвей, – заговорил сержант, – вам позволено пройти на территорию космопорта имени Валентины Терешковой.
Я облегчённо улыбнулся и уж, было, двинулся к входу, но пограничник вновь шевельнул стволом:
– До-олжен предупредить вас, что любая-а а-атеистическая пропаганда на территории космопорта строжайше запрещена-а. Нарушение карается штрафом в размере стоимости билета на орбитальный челно-ок. Или же, при отсутствии достаточных средств на счету нарушителя, изъятием названного билета. Или же, при отсутствии последнего, направлением на хозяйственные принудрабо-оты. Надеюсь, у вас имеется хотя бы биле-ет на орбитальный челно-ок?
– О да, – сказал
Он снял очки, отвёл усик микрофона к виску и со вкусом загоготал.
– Скатертью дорога, натурали-ист!
– Значит, мама не приедет? – Отец загасил сигарету о серебристую стенку космодромного мобиля, уронил бычок под ноги. Откуда-то проворно вынырнула раскрашенная в осиные цвета голокожая крыса-мусорщик, сожрала окурок и стремглав шмыгнула прочь.
– Я же сказал. Нет.
Скрыть раздражение стоило огромного труда. Отцу было достаточно мигнуть, и меня доставили бы к самому трапу челнока на роскошном служебном «Тоболе». Вместо этого я сначала дурак-дураком полчаса парился в душном такси, потом чёртову прорву времени торчал на самом солнцепёке, исповедуясь перед тупым пограничником в своей религиозной и половой принадлежности. А на десерт должен выслушивать его задолбавшее дома бормотание. Троглодит хренов! Ну что стоило бабушке с дедушкой двести пятьдесят лет назад заморозить не всего сыночка, а только его семенники?
– Мэт, ты, кажется, всё ещё сердишься на меня?
– Папа, я же просил называть меня Матвеем.
– Ах да, прости. Виноват, исправлюсь…
Ой, что это? Папец изволил пошутить? Корявенько, корявенько.
Правдой слова его быть не могли. Виноватым себя он не чувствовал. Ни в коей мере. Как же, он ведь благодетель (про благо вспомнит обязательно, ручаюсь чем угодно), которому я должен быть благодарен по гроб жизни!
– Так ты не сердишься? Пойми, это делается во имя твоего блага. – (Вот, я же говорил!) – Я рассчитываю сохранить твою само…
Я надул пакет из-под вафельных трубочек, купленных в лавочке «Дьюти фри» и с маху опустил на ладонь. Хлопнуло здорово – раньше у меня так никогда не получалось. Отец осёкся, нахмурился.
– Да ладно, папа, – сказал я громко (на нас обернулись две сухощавые тётки с перестроенными под «ягодку опять» лицами и шевелюрами; увы, на омоложение шей денежек им не хватило), – я всё это слышал не раз. Теперь послушай меня ты. Сколько себя помню, ты день за днём стонал: ох два с половиной столетия криогенного кошмара, выпавшие на мою долю – не пожелаешь и врагу! Ах, бессердечные родители, ввергнувшие меня в этот жуткий мир, где люди – не люди, а всего лишь ёмкости для разведения механических амёб! О, пусть бы лучше я умер младенцем, но в своё время! А что сейчас?
Я яростно смял обрывки пакетика и бросил комок всё той же полосатой жёлто-чёрной крысе, выскочившей на шум и маявшейся, требовательно попискивая, поодаль. Она срубала их с поразительной жадностью, словно голодала, по меньшей мере, неделю.
– Что – сейчас?
– А то! Ты с муравьиным упорством торопишься повторить их ошибку. Вышвыриваешь меня из моей жизни в какую-то мерзкую дыру, где даже зубы лечат при помощи дрели и цемента!
– Ага, слышу мамины слова. – Он с осуждением покачал головой. – А что зубы? Ну, подумаешь, зубы…
Подумаешь? У самого бы так хоть раз в жизни ныл коренной, как у меня сейчас.
– Зато, Мэт, – поднял он палец, – в твоих сосудах никогда не станут ползать…
– …«Эти отвратительные нанопаразиты». Громадное спасибо, милый папочка! Особенно за то, что без нанопаразитов проживу
– Не пойду, – сказал он тихо. – Прощай, сынок. Я буду…
Последние его слова отсекли сомкнувшие створки двери мобиля. Я закусил губу, сдерживая слёзы. Аппарат приподнялся и, держась над пунктиром магнитных бляшек, заскользил к снежно-белому орбитальному челноку.
Отец родился, когда автомобили имели четыре колеса, самолёты были реактивными, все мужчины поднимали гири, растили лохматые бороды и выбривали лысины. А женщины натирали щёки свёклой и носили красные мини-юбки из натурального шёлка или голубые льняные шорты с прорехами на ягодицах. Он запомнил только это, потому что в четыре года и семь месяцев его поместили в криогенную ванну – он был неизлечимо болен. За двести пятьдесят лет болезнь научились лечить, а акции «Норильского Никеля», которые должны были обеспечить его пробуждение и врачевание, повысились в цене раз этак в тысячу. Не в абсолютных величинах (кто сейчас помнит цену тогдашних рублей?) – в относительных. Точкой отсчёта, как и прежде, служит цена карата природных алмазов, которые, при смехотворных ценах на искусственно выращенные бриллианты, до сих пор стоят поистине баснословных денег.
В общем, его разморозили, исцелили, вырастили, дали базовое образование и оставили жить-поживать на ренту с акций. Потому что «впускать в себя механических амёб» отец, став совершеннолетним, отказывался категорически. А приём на любую, даже простейшую работу предусматривает обязательную наноагрессию – введение в организм комплекса нанороботов.
Потом «Никель» в одночасье рухнул под напором «Нанометалл-Россия», и отцу пришлось завербоваться в десантники: за время безделья он нехило развился физически, а базовое образование и боязнь нанотехники – слишком плохое подспорье для того, кто добивается перспективного места где угодно. За исключением армии. Там используют собственные разработки, и гражданские нанороботы призывнику попросту вредны.
В «голубых беретах» он прослужил лет восемь. Там ему без лишних разговоров вогнали титаническую дозу метаболических и медицинских нанороботов под видом противостолбнячной сыворотки и научили ненавидеть не полезные земные технологии, а вредную внеземную жизнь. Он истреблял на Гидролаке костистых шакалов и сопровождал транспорты в Зейском кольце астероидов, знаменитом обилием пиратов. Участвовал в Новосеульской резне клонов 23 года (на стороне карательного отряда Лиги Наций) и выполнял задание по осеменению на Филомене – после мужского мора 25-го. Там он проявил столь высокое рвение, что предписанного полугодового восстановления сил в военном санатории ему не хватило, и он вышел в отставку по инвалидности. Пенсия полагалась изрядная – и это, не считая приличных ежемесячных отчислений с Филомены, где наблюдался взрывной демографический рост.
Женился отец на сослуживице, такой же, как он, отставной десантнице краснознамённого Псковского десантно-штурмового батальона, которую встретил во время гуляний в честь Святого и Приснопамятного Дня Победы. Мама была родом с Пажити – скучной сельскохозяйственной планеты, где нанотехнологии запрещены законом, а многожёнство и рукоприкладство по отношению к слабому полу считаются нормой. Она бежала оттуда пятнадцатилетней невестой, улизнувшей прямо из-под венца – на вербовочном боте десантников. И ни разу о том впоследствии не пожалела.