Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
А на пятый день всё кончилось. В тюрьму заявились чужие. Рьятто. Восемь особей. Они и впрямь выглядели кошмарно. Двухметровый рост, багровая кожа, усеянная мучнистыми пятнами наподобие лишая, тонкие конечности. Вдавленные, но чрезвычайно широкие грудные клетки; животы, похожие на шапки пульсирующих пузырей, и в довершение, как квинтэссенция абсурда, крошечные головки херувимов.
Рьятто пересчитали пленников и залопотали тонкими голосами, неистово жестикулируя. Кажется, они были недовольны. Сопровождающий – мужчина в белом с зелёными накладками комбинезоне – прижимал руки к груди, низко кланялся и
Мужчина достал коммуникатор и сказал в него:
– Ну, вроде всё. Пошумели, конечно. Четырнадцать шавок лишних. Это же чудовищное нарушение договора! – Он хихикнул. – В общем, загоняй транспорт. Да поскорее. Сам знаешь, как тут воняет…
В помещение по рельсам вполз миниатюрный состав – несколько ярко раскрашенных вагончиков с открытыми боковыми стенками. Едва состав остановился, рьятто начали отпирать клетки и выхватывать оттуда псов. Каждого внимательно осматривали, прижимали к голове какое-то устройство, раздавалось низкое гудение, и обмякшее тело укладывалось в вагончик.
Удивительно, но ни один из пленников даже не пытался оказывать сопротивления.
Наконец очередь дошла и до Германа. Он оскалился, готовясь вцепиться в руку чужого, – а дальше будь что будет. Однако тот, едва взглянув на опухшую заднюю лапу, перешёл к соседней клетке.
Вскоре всё закончилось. Вагончики, нагруженные неподвижными собачьими телами, уехали, весело постукивая колёсами. Следом отбыли рьятто. Человек в белом комбинезоне окинул взглядом четырнадцать клеток, чьи обитатели по тем или иным причинам приглянулись чужим меньше остальных, и произнёс странную фразу:
– Эх, не повезло вам, бедолагам.
Зловещий смысл его слов прояснился к вечеру. В ангар пришли двое. Некрасивая пожилая женщина с хорошо различимой бородкой и усами и молодой человек в инфоочках. Очки были куда как поплоше, чем у Викуси. Бородатая женщина бесспорно главенствовала. Очевидно, именно поэтому движения у молодого человека были нервными, а голос визгливым. Герман и раньше замечал, что человеческие самцы, несмотря на многолетнюю историю феминизма, по-прежнему воображают себя вожаками стай и очень переживают, когда реальность беспощадно расходится с грёзами.
– Берём этого! – Нервный очкарик устремился к одной из клеток.
– Не пойдёт, – отрезала женщина и присела на корточки возле Германа.
– Почему? – склочно воскликнул очкарик. – Посмотрите, какой крупный экземпляр!
– Серёженька, – ласково сказала женщина, – бросьте валять дурака. Экземпляр, который вам приглянулся, сука. Притом беременная. А мне нужен кобель. И думается, я нашла как раз то, что требуется.
– Этот? Но, Диана Григорьевна, он же больной! Посмотрите, какая язва на груди. И нога сильно повреждена.
– Ногу мы ему вылечим. А то, что вы называете язвой – след от извлечённого чипа.
– То есть? Хотите сказать, этот пёс – модификант? Эй, Бобик, ты что, умный?
«Да уж не глупее тебя», – подумал Герман, приблизился к дверце клетки, взглянул сквозь решётку в добрые карие глаза Дианы Григорьевны и улыбнулся.
Женщина открыла защёлку и поманила Германа наружу. Тот вышел, стараясь прихрамывать
– Возьмите его на руки, Серёженька. Видите, как ему больно.
Нервный Серёженька не слишком почтительно подхватил Германа под живот и грудь.
– Выбрали красавца? А куда остальных? – спросил один из фурманщиков, когда они вышли из ангара.
– Усыпить, разумеется, – безразлично сказала Диана Григорьевна.
– Во, блин! Оказывается, и у собак тринадцать – несчастливое число!
Фурманщики загоготали.
Герман вздрогнул и зажмурился.
Следующие две недели его к чему-то готовили. Брали бесконечные анализы, пичкали инъекциями и микстурами, били слабыми электрическими разрядами и светили в глаза сильными световыми импульсами. Герман постоянно находился в пограничном состоянии между сном и бодрствованием. Он представления не имел, к чему идёт дело. Без чипа мозг его стремительно возвращался в первобытное состояние. Инстинкты выходили на первое место. Герман почти перестал понимать сложную человеческую речь.
– Диана Григорьевна, вам не кажется, что мы не приближаемся к результату, а отдаляемся от него? – спросил как-то очкастый, с тревогой разглядывая пса, добрый десяток минут гоняющегося за собственным хвостом.
Женщина улыбнулась и сказала мягко:
– Серёженька, вы прекрасный ассистент, лучший из всех, что у меня были, но никудышный учёный. Не обижайтесь, это в самом деле так.
– Я не обиделся. – Ассистент надул губы. – Кстати об учёных… Вы знаете, что движение «Молодая гвардия» объявило эксперименты с биологическими трансформаторами рьятто вивисекцией, а тех, кто ими занимается – врагами человечества? Возле института Петра Денисовича третий день пикеты.
– Плевать я на них хотела. Клоуны и провокаторы.
– Да, но за ними стоят серьёзные политические силы.
– На них я тоже плевать хотела. – Диана Григорьевна задумчиво потеребила волоски на подбородке и кивнула. – Впрочем, вы правы, эта возня мышей в сухом навозе может поднять в воздух немало едкой пыли. Стало быть, нужно спешить. Трансформацию запустим завтра.
Герман сидел за столом и пытался обуздать взбесившиеся вилку и нож. Проклятые приборы скакали в его руках, как блохи на дворняжке и уже успели разнести вдребезги миленькое фарфоровое блюдце с пастушком и гусями. Диана Григорьевна невозмутимо кушала пирожок и наблюдала за страданиями подопечного со вниманием экспериментатора старой школы, а Серёженька полностью погрузился в инфосеть: его ногти барабанили по дужкам очков-коммуникатора в ритме нейротранса.
Наконец руки Германа прекратили дёргаться. Он начал поспешно загружать в рот мясное рагу. Серёженька сдвинул очки на лоб и объявил дрожащим голосом:
– В блогах сообщают, что институт Петра Денисовича подвергся нападению. Разрушены два из пяти биотранов. Погибло несколько питомцев. Имеются жертвы и среди сотрудников. Господи, – он помотал головой, – я сейчас есть не смогу!
– Я вам уже сто раз говорила, не читайте блогов перед едой.
– А что же читать?
– В ресторане – меню. – Диана Григорьевна отправила в рот остатки пирожка и промокнула губы салфеткой. – Здесь – вообще ничего.