Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
К у т я (к у т) — задняя часть избы.
Л а с т и к о в а я — сделанная из л а с т и к а — хлопчатобумажной ткани с блестящей лицевой стороной.
Л о т о к — доска, сделанная специально для катания с гор.
М а т и ц а — балка, брус поперек всей избы, на которой настлан потолок.
М о ж ж у х а — можжевельник.
М ы т а р и — здесь: страдальцы, живущие в суете люди.
Н а б и т ь о с к о м у, о с к о м и н у — испытать неприятный вкус во рту, после того как много чего-то съесть (ягод, сластей и т. д.).
Н а м е д н и — на днях, недавно.
О м я л ь е — остатки от обмятого на мялке льна, конопли; мелкая солома.
О
П а д е р о — то, что ободрано, оббито.
П е р е л о г — запущенная полоса.
П о в о й н и к — старинный головной убор русской замужней крестьянки в виде повязки, надеваемой под платок.
П л и с о в ы е — сделанные из плиса — грубой ткани, похожей на бархат.
П о л д у ш и — половина земельного надела на душу.
П о л и ц а — полка вокруг всей избы или по одной из стен; полавочник.
П р о с в и р и я — женщина, занимающаяся выпечкой п р о с в и р круглых белых хлебцев, употребляющихся в церковном обряде причастия.
П р е ж е н е ц (п р я ж е н е ц) — лепешка, печенье.
С о к о в ы е — название сорта особенно прочной кожи.
С о л о в ы й — светло — желтый.
С о л о щ и й (от «с л а д к и й», «с о л о д к и й») — лакомка, жадный на еду.
С у с е к — огороженное место в амбаре для ссыпки зерна, муки.
С у с л о н (от «с у с л о н я т ь», прислонять одну вещь к другой) снопы, составленные на жнивье для просушки.
Т е п л и н а — костер.
У к л а д к а — небольшой сундук.
У к р а с н о — сплошь красное.
У с и н я — сплошь синее.
Ч у, ч у т к о — междометие, означающее обратить внимание на что-нибудь в значении: слышишь?
Ш е с т ё р к а — половой, прислуга в трактире, официант.
Я л о в ы й — дешевый сорт кожи.
Статьи о В. Смирнове и романе «Открытие мира»
Чалмаев В. (к первой книге)
«ВСЕ, ВСЕ НАСТОЯЩЕЕ, ВЗАПРАВДАШНЕЕ!»
(В художественном мире Василия Смирнова)
Вероятно, первое и самое сильное впечатление, которое неизменно производит роман «Открытие мира»* (первая книга вышла в 1947 г.) замечательного мастера русской прозы Василия Александровича Смирнова, это впечатление удивительной способности художника собирать из драгоценных крупиц, любовно творить свой образ Родины. Образ предельно земной, ощутимый и все-таки сказочно прекрасный. Собственно, все открытие мира для деревенского мальчика, затем подростка Шурки Соколова, главного героя романа, и его друзей — это изумляющее в каждый миг открытие Родины. Процесс этот, как сладкий сон, бесконечно сложный, не всегда, конечно, идиллический, но вечно увлекательный, неостановимый… Вживание в мир взрослых, узнавание самих себя как частицы этого же мира — сколько ненавязчивых «сюжетов» таится здесь! И какой триумф полнокровной реалистической детали, отнюдь не нарочитой, не щегольской, не выпирающей, как кособоко положенный кирпич из общей кладки, какое пленительное торжество чудесного русского слова в этом неостановимом открытии Родины. Кажется, что дети у Вас. Смирнова без запинки читают бесконечную, внятную им книгу, написанную лепетом весенних ручьев, летними радугами над Волгой, свистом зимних вьюг. Да еще и колоритными говорами жизни, тревогами за хлеб насущный! Трудно забыть, например, одно мгновение из главы «Лето красное»:
_______________
* «Открытие мира» —
«По горячим камням шоссейки, по всему селу и кривым колеям полевых дорог, на заворотах, в канавах просыпано духовитое сено. Бородой щетинится оно на примятой крапиве и чертополохе, лошадиными хвостами свисает с никлых ветвей, придорожных ив и берез, приклеилось на рябые, испачканные дегтем столбы и перила моста. Возвращаясь с поля, с гумна, мать всегда приносит в волосах травяные шпильки и вычесывает их гребнем, а отец целыми днями, не замечая, ухитряется таскать в усах запутавшуюся былинку.
На бритом, в червонном загаре гуменнике, где сушат сено, земля точно вареньем густо намазана, пахнет сладко, идешь по гумну — слюнки текут во рту. Жаркие амбары и сараи бережно хранят драгоценный клевер, луговую гороховину, мелкое, с прутиками и мхом, лесное разнотравье. Из всех щелей бьет в нос и щекочет хмельной настой, с горчинкой и кислинкой» (Подч. мной. — В. Ч.).
Так и кажется, что деревенские мальчишки как будто решили про себя: «Что толку рассуждать сразу о всем мире, надо прежде всего оглядеться хотя бы в малом уголке его!» И оглядеться они решили домовито, серьезно, хозяйственно.
Так оглядывался еще давний предшественник смышленых деревенских тружеников Вас. Смирнова некрасовский «мужичище». Он ведь твердо помнит в свои шесть лет, что в доме «всего мужиков-то — отец мой да я». Некрасовская традиция поэтизации детства, даже сурового, отчетливо ощущается в «Открытии мира». И, оглядываясь на всю мужицкую жизнь в канун первой мировой войны, в годы военного лихолетья и сиротства, юные герои Вас. Смирнова передают то отраднейшее чувство, о котором Н. А. Некрасов, земляк Смирнова, сказал:
Все рожь кругом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор…
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
(«Тишина»)
* * *
Роман «Открытие мира» давно стал, как тот же летний жарко дышащий сенной амбар, хранящий дары лугов и лесов, подлинной энциклопедией жизни северной деревни в канун Октября. Никакой приблизительности, ни следа от пейзажей — анонимов, от номенклатуры видов, когда вообще «шумят деревья», «цветут растения», ни единой скудной выцветающей словесной краски, отмеченной печатью языковой засухи!
Природа непрерывно обрушивает на детей свои откровения, «импровизирует», изменяется, не повторяет себя. И ни на миг не убывает в Шурке, летописце и зрителе, дар удивления вечным трудом полей, лесов и речек, не рвутся тончайшие нити, связывающие эту текучую жизнь народной среды и его развивающееся нравственное чувство. Оставим сенокос, заглянем вместе с тем же Шуркой Соколовым или его дружком Яшкой Петухом в том же июле в прозаический деревенский огород или на поле (в августе или сентябре они уже иные!). И вновь мы встретим подлинное пиршество совершенных в своем звучании, естественных красок и образов. Здесь «доцветает бледно — желтыми и фиолетовыми гроздьями картофель», «выбрасывает синюю тяжелую броню овес», «молодецки распушил ячмень шелковистые усы». А лен? И его не забудет представить — любимца и муку деревенских мамок! — писатель, знающий свою деревенскую вселенную: «На мохнатых, овеянных нежной позолотой тонких стеблях качаются бурые головки льна, похожие на горшочки с крышками».