Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
— Рубль… ру — ублик… руб-ли — и–ище! — запел в восторге на всю улицу Шурка и побежал вприскочку.
Половина рубля принадлежала ему, другая половина — Яшке. То-то обрадуется Петух, старый дружище! Они, конечно, помирятся. Что значат осколки телеграфной чашечки в сравнении с настоящим счастьем! Будет у Яшки желанная губная гармошка со звонком, будет у Шурки заветный складной ножичек с костяной ручкой, все будет.
Его так и распирало от желания показать кому-нибудь серебряные полтинники.
Ноги сами привели к дому дяди Оси Тюкина. Здесь веселья было не меньше, чем в других избах. Жареной рыбой пахло даже на улице. Изба дяди Оси невелика и вросла в землю почти по самые оконца, заклеенные бумагой. Чьи-то локти продавили бумагу и смешно высовывались наружу. Были локти суконные, с заплатами, синего ластика с белым мелким горошком, были и голые бабьи локти, загорелые, потрескавшиеся, что твоя пятка.
Шурка сунулся к одному оконцу, к другому. Локти мешали ему что-либо разглядеть сквозь бумажные клочья. Тогда он посвистел. Но и на свист никто не выбежал на старое, со сломанными ступеньками, пошатнувшееся крыльцо.
Помрачнев, Шурка пошел было прочь, но под навесом возле избы увидел девочку. Она сидела на корточках, спиной к нему, в розовом ситцевом платьице, с золотыми косичками, в которые вплетены были и завязаны бантиками такие же розовые ленточки. Это местечко под навесом очень знакомо Шурке, особенно после того, как он застал здесь Катьку с Олегом Двухголовым. Тут из гнилых досок и чурбашков сделаны ладные скамеечки. Посредине опрокинутый вверх дном ящик изображал стол, а над ним подвешенная на обрывках веревки полочка, заставленная черепочками от битой чайной посуды, горшков и бутылок. Эта полочка стоила Шурке в свое время больших трудов. И теперь, посмотрев на нее, Шурка подумал, как здорово он ее смастерил, почище любого плотника, и как красиво расположены на ней стекляшки и черепочки. Пожалуй, зря он бросил осколки телеграфной чашечки, они здесь пришлись бы к месту.
Наклонив золотую головку с бантиками, девочка, по — зверушечьи быстро снуя тонкими белыми лапками, перебирала черепочки, как сокровище.
«Ого! У Катьки гостья… Куда же сама-то она подевалась? — размышлял Шурка, стоя у навеса и не отрывая глаз от розового платьица. — Да чья же это девочка такая нарядная?»
Он кашлянул. Девочка обернулась, и знакомые зеленые глаза радостно осветили Шурку.
— А я тебя не узнал! — сказал он, опускаясь на корточки возле Катьки и любуясь ею.
— Почему? — спросила Катька и стала розовая, как платьице.
— Потому… потому… — Шурка покраснел и не договорил.
Катька засмеялась, живо и лукаво покосилась на него.
— Я тебя тоже не узнала, — тоненько сказала она, оглядывая матроску.
Теперь засмеялся довольный Шурка.
Они сели на лавочку в своей домушке и немного поиграли черепочками. Шурке все время хотелось погладить Катьку по золотым, гладко причесанным волосам. Две косички с бантиками прямо-таки сводили его с ума.
— На гулянье пойдем? — спросила Катька.
— Ага. Я за тобой и зашел.
— У меня пятачок. Тятя дал, — похвасталась Катька.
Шурка вспомнил о рубле и потрогал напуск матроски.
— Слушай, — сказал он, волнуясь. — Если бы у тебя было много — много денег… рубль… ну, полтинник. Что бы ты купила себе на гулянье?
— Китайских орешков. Они ску — у–усные!
— А еще?
— Медовых пряников. Фунт.
— А еще?
Катька немного подумала.
— Куколку… знаешь, сахарную… Ей можно играть, а потом съесть. Катька тихонько вздохнула. — Только пятачка на все не хватит.
— Ну, я тебе все это куплю, — торжественно пообещал Шурка, любуясь золотой Катькиной головкой. — Хочешь, куплю?
— Ой, какой богач выискался! — расхохоталась Катька.
— А вот выискался! — настаивал Шурка. — Не веришь? Постой, у тебя в волосах, никак, соломинка…
Он протянул руку и прикоснулся к желанным Катькиным волосам, к косичкам и бантикам.
— Я тебе сейчас покажу фокус, — торопливо сказал он. — Закрой глаза.
Катька послушно зажмурилась.
Шурка намеревался достать полтинники, но почему-то сделал другое наклонился и поцеловал Катьку в губы.
— Дурак!
Катька толкнула его в грудь и соскочила со скамеечки.
— Мы с тобой жених и невеста, — сконфуженно пробормотал Шурка. — А женихи и невесты всегда целуются. Я видел.
— Дурак, дурак! Ничего ты не видел, — обиженно твердила Катька, а лицо ее горело и глаза сияли звездами. — Какой фокус придумал!..
— Ко я не тот фокус хотел тебе показать, — оправдывался Шурка. — Я сейчас покажу тебе другой.
— Не надо мне никаких фокусов! Я сама умею показывать фокусы.
— Ну, покажи!
— Не покажу.
— Значит, не умеешь.
— Умею, умею! Почище твоего.
— Тогда покажи.
— Не покажу…
— Ага! Бахвалишься. А фокуса показывать не умеешь.
— Я бахвалюсь?!
Подвижное лицо Катьки потемнело от возмущения.
— Закрой глаза, — приказала она сердито.
Шурка поежился, отступил на шаг.
— Да — а… ты меня ударишь… или плюнешь… Я знаю.
— Боишься, боишься! — закричала Катька и принялась скакать на одной ноге вокруг Шурки.
Это было среди ребят знаком высшего презрения, существующего на свете.
Шурка показал Катьке язык.
— Нет, не боюсь!
В смутном волнении он мужественно зажмурился, как и подобало мужчине. И в тот же миг почувствовал, как по его губам скользнули и пропали и опять скользнули два — три раза Катькины губы.
— Вот тебе… фо — о–кус! — воскликнула, смеясь, Катька и ударила его легонько по голове.
Шурка раскрыл глаза. Катьки под навесом не было. Он догнал ее на шоссейке и пошел рядом. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он не решался. Они долго молчали и не смотрели друг на друга. Потом, запинаясь, Шурка сказал: