Открытие мира
Шрифт:
Тут надо поднимать руки вверх и сбегаться в одну кучу.
– Вот такой ширины!А здесь надо пятиться назад, опуская руки (при этом кто-то обязательно падает).
– Каравай-каравай,Кого хочешь, выбирай!И так далее.
– Алик! Ты зачем трогаешь цветок?.. Цветы трогать нельзя!..
– Алик! Почему ты не ешь? Ты о чем думаешь? Надо есть быстрее…
– Алик! Ты почему стоишь в стороне?.. Иди в круг, берись за руки и делай как все!..
Что такое «гуси», Альке объясняет дома всезнающая Рита – она до войны успела с ними познакомиться, – но почему при этом надо кричать «Га-га-га» и махать руками, изображая
1
Русская народная песня.
Или еще:
Что так жадно глядишь на дорогу,В стороне от веселых подруг?Знать, забило сердечко тревогу… [2]И еще интереснее:
В глубокой теснине Дарьяла,Где кроется Терек во мгле,Высокая башня стояла,Чернея на черной скале [3] .Здесь тоже многое непонятно: и Дарьял, и Терек, и теснина, и скалы, и тем более – ничем не объяснимое поведение башенной царицы. Но зато как славно петь под гитару, рисуя себе картины неведомых гор и ущелий:
2
Из стихотворения «Тройка» Н. Некрасова.
3
Из стихотворения «Тамара» М. Лермонтова.
В той башне, высокой и тесной, Царица Тамара жила: Прекрасна, как ангел небесный, Как демон, коварна, и зла [4] .
(Далее смотри по тексту М. Ю. Лермонтова и некоторым смущенным комментариям мамы.)
Песен так много, и так много узнаешь, когда их поешь, что даже дух захватывает.
По долинам и по взгорьямШла дивизия вперед,Чтобы с боя взять Приморье —Белой армии оплот.И надо узнать, что такое дивизия, как это она такая большая шла, как сороконожка?.. и что такое Приморье, и оплот, и «знамена кумачом последних ран», – оказывается, раны, это болячки, из которых льется кровь, а кумач – красное, как кровь, полотно, из которого делают флаги… и еще «эскадроны», «партизаны», «атаманы», «воеводы»…
4
Там же.
Или другая, которая ему особенно нравилась:
Артиллеристы, Сталин дал приказ!Артиллеристы, зовет Отчизна нас!Из сотен тысяч батарей,За слезы наших матерей,За нашу Родину – огонь! Огонь! [5]Что
Он, конечно, не понимал, что уже начал изучать и историю, и географию, и даже математику из песен, но зато какие картины рисовало воображение!..
5
Из песни «Марш артиллеристов», слова В. Гусева.
Катюша – это, оказывается, девушка по имени Катя, яблоки он уже видел, а груш – нет, как расцветают деревья – не видел, а чтобы на них сами росли и просто висели такие вкусные вещи – и представить себе не мог. Он-то и деревья представлял себе плохо, потому что на их пустыре, кроме бурьяна и мелких кустов, ничего не было, а вокруг яслей росли одни сосны.
6
Из песни «Катюша», слова М. Исаковского.
Жаль только, что маме все время приходится что-то делать: то стирать, то штопать, то варить еду – и уговорить ее взять гитару и попеть удается нечасто. А учитывая, что ей утром нужно бежать на работу, а Рите – в школу и оставлять Альку просто не с кем, приходится соглашаться с яслями, несмотря на раннее вставание и необходимость ложиться днем в холодную постель. («Дети днем должны спать!» – это говорится строгим, категоричным тоном и не подлежит обсуждению. Здесь в яслях, кажется, все не подлежит обсуждению.) Но если хотя бы не еда и не процедура кормления: вот это – действительно трудно.
…Алька еще не знает голода или не помнит его. Он еще не понимает сосущего чувства в желудке, от которого начинает мутить и болеть голова, чувства, выбивающего все мысли и даже желания, кроме одного – желания что-нибудь пожевать. Когда это возникает, Алька начинает рефлекторно жевать оставшуюся еще с «до войны» соску и сглатывает слюну, забивая это чувство. Алька не помнит, что папа на «Пятом участке» привозил из командировок серые замерзшие лепешки бараньего жира и мать строгала этот жир в кипящую воду и подсыпала пшенной крупы, чтобы сварить подобие супа, – может быть, от этого у Альки и разболелся желудок. Алька не знает, что сейчас Рита со всей детворой барака бегает после школы к заводской проходной, и родители, работающие на заводе, выносят им то, что экономят на своих рабочих пайках: кто хлеб, кто капустный суп, кто вареную картошку, завернутую в обрывок газеты.
Алька ест немного, и после своей болезни он не очень любит есть, но мать именно поэтому старается, чтобы он ел больше, и ему, как младшему, достается лучшее, что есть в доме, и это вызывает некоторую ревность быстрорастущей десятилетней сестры. Правда, иногда он просыпается от непонятного чувства, потому что видит во сне хлеб, и ему вдруг нестерпимо хочется его, и тогда он просит: «Мама, дай мне хлебца». Но все же это еще не то сознанное голода, которое уже знают тысячи детей в Ленинграде и еще сотни тысяч его сверстников, разбросанных в детдомы и интернаты или оставшихся в оккупации, где порой едят осоку, крапиву, овсяной жмых или просто траву, чтобы выжить. Понимание этого придет к нему позже.
Пока он сидит в столовой, которая по совместительству является еще и спальней, на маленьком стуле за маленьким квадратным столиком вместе с тремя такими же, как он, малышами над миской с манной кашей, помешивая ложкой сероватую жижу, похожую на цементный раствор, и думает о том, как избежать этого кормления: то ли попытаться все-таки это проглотить, то ли как-то незаметно протянуть время до того момента, когда все кончат есть, и начнут собирать посуду. И как бы было хорошо, если бы нянечка не заметила, что у него не съедена каша и не стала бы ругать его при всех. Он может есть все: и суп, и картошку, и пшенную кашу, и даже рыбий жир, который не любят все дети, но манную кашу он есть не может…