Открытие мира
Шрифт:
…Начало лета. Все в бараке словно проснулись от спячки. Детвора бестолково носится по коридору, влетает в свои и чужие комнаты или бежит всей оравой в один из концов коридора, затем через дверь вылетает в тамбур, из него, через еще одну дверь – на крыльцо. Крыльцо дощатое, но высокое, в несколько ступенек; с него открывается вид на окружающий пустырь, заросший кустарником и бурьяном: справа вдалеке – какой-то забор и непонятные строения над ним, слева – малопонятная длинная гора.
Мальчишки постарше скатываются с крыльца и несутся посередине пустыря вперед; Алька, не желая отстать от столь интересной экспедиции, преодолев крутые ступеньки, торопится за ними. Тропинка тянется среди кустов бурьяна и лопухов и выводит к широкому полю, изрытому вдоль и поперек странными канавами и горбами. Старший мальчишка с видом знатока что-то рассказывает остальным, но Алька плохо понимает его быструю речь и отстает от них, зачарованный открывшимся
– Танк! Танк! – кричит кто-то, указывая на дальний забор.
Ребята бегут в сторону, Алька смотрит, куда указывают, и видит, как от забора, в котором неожиданно образовался разрыв, быстро приближается, вырастая в размерах, нечто урчащее и грязно-зеленое. Альке что-то кричат, но он почти ничего не слышит от нарастающего в воздухе рева, удивленно глядя на растущее перед ним словно из земли чудовище. Оно рвется вперед, огромное, как кусок барака, лязгающее и рычащее, разбрасывая вокруг комья земли и увеличиваясь в размерах прямо на глазах. В нескольких метрах от Альки оно резко останавливается, уперевшись в землю; в его брюхе, выпяченном прямо на Альку, открывается маленькое окно, в нем появляется чье-то большое запачканное лицо в черной, охватывающей голову шапке, и оно, пытаясь перекричать рычание чудовища, кричит Альке что-то сердитое и грозное, но совершенно непонятное ему, словно на чужом языке. (Представьте себе ощущения водителя, когда на полном ходу стального слона он вдруг увидел через щель бронелюка прямо перед собой на разъезженной колее онемевшего двухгодовалого ребенка!) Потом лицо исчезает, чудовище недовольно взревает, поворачивается перед Алькой крутым боком со множеством колес и, дернувшись, взревев еще раз, срывается с места и уносится в сторону, грохоча и раздирая под собой землю. (Вы когда-нибудь видели ревущие и бегающие по земле избы? Алька еще и изб-то не видел, так что провести сравнение было попросту не с чем.)
Он даже не испугался, он просто опешил от неожиданности и восхищения этой мощью. Зрелище было столь ошеломляющим и интересным, что, если бы ему предложили повторить его еще раз, он бы немедленно согласился, чтобы насладиться им и разобраться в этом звере, разве что отодвинулся бы от него чуть подальше, чтобы рассмотреть получше. Но кто-то из старших ребят, испуганный произошедшим, уже берет Альку за руку и уводит его в сторону, подальше от танкового поля, к крыльцу барака.
Позже Алька узнает, что их барак стоял на задворках очень известного тогда «Сотого завода», где ремонтировали танки «ИС» и «Т-34» – знаменитые танки великой войны. Так в его жизнь вошла еще одна не менее сильная любовь, последующая с ним через всю его жизнь: любовь к технике и оружию.
…Теперь уже не коридор с его ограниченным пространством, а крыльцо зовет его вперед. Мало того что с него открывается огромный мир: распахнутое небо, пустырь, забор, за которым видны заводские строения, но с него еще можно спуститься вниз и двинуться в любую сторону, рассматривая все, что попадается на глаза: серо-черную землю, зелень, кусты, кривые окна барака, врезанные в бревенчатые стены, и даже необыкновенную длинную гору впереди.
Гора тянет своей загадочностью. Алька видит, как кто-то идет по тропинке, протоптанной через пустырь к горе, то приподнимаясь над бурьяном, то скрываясь в нем и постепенно уменьшаясь в размере. Затем фигура человека поднимается по горе вверх, четко вырисовывается своим силуэтом на фоне неба и тут же начинает опускаться, словно погружается в землю. Пока Алька раздумывает над этим необычным явлением, другой силуэт вырастает на вершине горы. Теперь человек спускается по склону горы в сторону Альки, проходит по всей тропинке, увеличиваясь в размерах, приближается и уходит куда-то по пустырю в сторону заводского забора.
Куда исчезают люди в горе и откуда они берутся? Спросить это не у кого, и Алька спускается с крыльца, перекатывается через комья засохшей земли и направляется на исследование горы. Он проходит через бурьян, доходит до склона, карабкается вверх, помогая себе руками, пыхтя вскарабкивается на вершину и обнаруживает то, чего вовсе не ожидал.
Длинная гора оказывается длинной только в стороны и короткой впереди. Тропинка, поднявшись на гору, переваливает поперек нее и уходит вниз, а по вершине горы, плоской и довольно ровной, как прямая дорога, тянутся в стороны блестящие сверху и коричневые снизу полосы. Лежат они на толстых черных бревнах, вдавленных в землю, и уходят влево и вправо, сближаясь между собой и сливаясь вдалеке в одну плохо различимую точку. Вопрос о горе и исчезающих людях решен, но интрига сближающихся полос так высока, что, подумав немного, Алька поворачивает и продолжает поход уже по гребню горы вдоль полос. Закатное солнце светит ему в спину, идти по высокой насыпи удобно, и Алька бодро вышагивает между рельсами, переступая через камни
На несколько секунд Алька пугается этого внезапного явления, но затем понимает, что сидит на руках у человека с широким, заросшим щетиной лицом, который что-то недовольно спрашивает у него и несет его куда-то. Что именно говорит этот человек, Алька не понимает, но сидеть у него на руках удобно, и Алька вполне удовлетворяется изучением окружающего пространства с новой для него высоты…
На этот раз Альку подобрал на путях перед идущим навстречу составом старый железнодорожник, возвращавшийся с работы. Он никак не мог понять, откуда взялся на насыпи этот ребенок и куда он так уверенно направляется, и только увидев в стороне длинный барак, логично предположил, что ребенок мог появиться оттуда. Когда он принес Альку в барак, там уже был переполох: дети, взрослые, мать в слезах, вернувшаяся с работы, – все искали пропавшего ребенка.
– Ну зачем, ну зачем ты туда пошел? – спрашивала мать у Альки.
Но он не мог объяснить ей тех сложных чувств, что потянули его вперед, той завораживающей тяги пространства, движения и познания, которая вела его, и поэтому только моргал своими круглыми глазами в ответ на ее вопросы и опускал лицо вниз, понимая, что в чем-то провинился. Кто-то из ребят вспомнил про танк и тут же выложил эту историю для всеобщего сведения, чем вызвал еще одну волну эмоций у женщин. Результатом обсуждения был однозначный вывод, что за этим ребенком нужен глаз да глаз, а детям без взрослых вообще следует запретить уходить от барака далеко и разрешить играть только под его окнами. Альке же вообще запрещалось выходить из барака, а Рите под страхом наказания предписывалось не оставлять его одного ни на минуту. После этого ввиду позднего времени всю возбужденную детвору разогнали по своим комнатам спать.
Сколько раз в жизни потом Алька, увидев новое, будет увлекаться, идти за ним в неизвестное, спотыкаться, падать, разбивать себе колени, руки и нос, получать тычки, срываться в жизни, приходить в отчаяние, ругать себя за любопытство, но снова подниматься и снова идти вперед только из-за одного желания, почти физиологической потребности – двигаться, открывать новое, понимать… Психологи, объясните!.. Не есть ли эта тяга к движению одним из главных законов развития?
Глава 3
Первые люди
Нельзя, так нельзя. Теперь за ним усиленно следят, и хотя он и ощущает большое ограничение своей подвижности со стороны строгой Риты, но пока еще не чувствует от этого большого неудобства: если нет возможности проводить исследование в ширину, то почему бы не направить их в глубину и более детально разобраться с тем, что лежит прямо на поверхности и само просится в руки.
В руки просится буквально все: согнутый гвоздь, попавший под ноги, сучок в доске двери, напоминающий рисунком глаз оленя на ковре, спички и ножи, которые опять «нельзя», гениальное изобретение человечества – табурет, который мало того что состыкован из разных палочек, засунутых друг в друга, и при этом не разваливается, но который еще можно использовать как великолепное средство для расширения своих возможностей – передвигать, класть на пол, переворачивать, залезать в него и на него, пододвигать к столу или кровати и видеть все, что стоит или лежит на них, изображать из него танк или с его помощью быстро подбираться к висящей на стене гитаре, и, пока Рита ослабила внимание или выскочила куда-то из комнаты к своим подружкам, тихонько трогать струны и черный с перламутровыми кружочками гриф.
Рита – теперь официальный надсмотрщик, сама еще более энергичная, чем Алька, – таскает его за собой по всему бараку из двери в дверь вместе с такими же, как она, более взрослыми девочками, и Алька невольно узнает то, что раньше было скрыто от него за дверьми коридора, обитыми для утепления ватным тряпьем.
Там везде почти одинаковые комнаты с отделенными досками или просто занавеской маленькими прихожими, ведро или бачок с водой, кухонная печь-плита, кастрюли, черные сковородки, столы и шатающиеся стулья, иногда – почти богатство – швейные машинки. И во всех комнатах – теснота, хлипкие этажерки, корявые тумбочки, наполненные непонятными вещами, на стенах – фотографии в дешевых рамках из цветной фольги, на полу – коврики или половики. Кровати, подушки, самодельные кружевные салфетки, цветастые лоскутные одеяла – бедный быт, собранный из того, что люди сумели захватить и вывезти с собой из мирной жизни в этот наспех сколоченный для них эвакуационный барак. И за каждой дверью – другая обстановка, другие правила, то странный беспорядок, то предельная чистота, разные люди, разное поведение, даже разные запахи.