Открытия, войны, странствия
Шрифт:
Наконец погасли верхушки сосен, и, выйдя на небольшую поляну, друзья молча опустили ящик. В темноте далеко не уйдешь…
С минуту поколебались: жечь или не жечь костер?
Но остаться один на один с кромешной темнотой было бы глупо: возьмут тебя за горло, а ты и не увидишь — кто…
Сумерки густели прямо на глазах. И, не сговариваясь, кинулись таскать на поляну хворост. Оружие при этом не выпускали из рук.
Петька вырыл возле будущего костра яму, опустили в нее ящик, прикрыли сверху дерном, а потом забросали ветками для постели.
Голоса тайги
Пока огонь не разгорелся вовсю и не отодвинул к лесу надвигающиеся тени — молчали.
Ночь куполом нависла над ними и опустилась по краям поляны…
Никита смотрел в огонь, и только по отсутствующему выражению его лица можно было понять, как напряженно вслушивается он в окружающее их безмолвие.
Петька оглядывался. В другом случае усталость уже свалила бы обоих, а теперь лишь непрерывный звон в голове напоминал о растраченных силах и бессоннице.
Вдруг с громким криком шарахнулась в лесу разбуженная птица.
Петька судорожно сжал в руке дротик. Никита, весь напряженный, со штыком в руке, еще ниже склонился к огню, готовый в любую минуту вскочить и обороняться. Ночные птицы так испуганно не кричат и не шарахаются… Минуты две прошли в безмолвии.
— Сова охотится… — чтобы только не молчать, сказал Петька.
Потом слышался хруст валежника… И опять до боли в пальцах путешественники сжимали оружие. Потом будто чей-то вздох…
Так можно было сойти с ума.
Коротко и успокаивающе-знакомо пробормотал сыч.
— А! — махнул рукой Петька. — Ложись спать! — И неожиданно засмеялся, оглядываясь на тайгу. — Ложись, я подежурю! Чего нам бояться сумасшедшего?! Эй, сумасшедший! — И Петька приподнял в руке дротик.
— Ты знаешь… — проговорил Никита. — Он вовсе не сумасшедший…
Нападение
Петькина рука с дротиком медленно опустилась.
— Ты что?.. — тихо спросил Петька.
Никита виновато отвел от него глаза, уставился в огонь. Обилие идей в его голове опять помешало ему сделать свои выводы вовремя.
— Помнишь… — шевельнув бровями, сказал Никита. — Когда мы у Прокопки сидели на сеновале… Кто-то приходил… Помнишь? — Никита поднял голову. Петька кивнул, уже догадываясь, что к чему. — Голос-то ведь был знакомый, а?.. — спросил Никита.
Петькина рука автоматически потянулась к чубу, но задержалась и, не дотянувшись до негр, опустилась на колени.
— Я тогда еще уловил, — сказал Никита. — Решил: показалось… Потом — забыл… А вчера, когда проснулся, вспомнил…
— Так… — медленно вздохнул Петька. — Чего ж молчал?
— Следов же никаких? — удивился Никита. — Мало ли что померещится. Вон куст… — Никита показал в дальний конец поляны, где они еще при свете видели куст терновника. — Вглядись — и что хочешь увидишь.
Петька вгляделся и увидел Проню.
— Ладно… — сказал Петька. Глаза его сузились, спина распрямилась. Будто бы то, что враг у них теперь был самый обыкновенный живой человек, не сумасшедший и не таинственный, было уже не так страшно. Хуже, когда не знаешь, с кем имеешь дело, и воюешь с призраками.
— Спи, — решил Петька. — Потом ты подежуришь…
— Ладно… — сказал Никита. — Я так… — Поставил штык между ног, уткнулся лицом в колени и скоро заснул.
Петька, оставшись в одиночестве, удвоил внимание… Но сколько времени прошло, как спал Никита, он не знал, будить его было жалко, Петька боялся, что прошло всего каких-нибудь полчаса. И адмирал-генералиссимус не заметил, как, свесив голову, задремал сам.
Очнулся он слишком поздно. Очнулся, когда уже пересекали поляну бесшумные шаги и огромная зловещая тень нависла над его головой.
Владька и Мишка смущаются
В Петькином доме до глубокой темноты сидели пять женщин: бабка Алена, Петькина мать, Валентина Сергеевна, Владькина мать и Мишкина. Последних двух вызвали вместе с сыновьями для консультации. Но никто не знал ничего определенного… Внимательно вслушиваясь в разговоры взрослых, Мишка и Владька толкались в Петькином доме весь вечер.
Слух о Новом исчезновении двух путешественников быстро облетел окрестности. И флаг над Петькиным домом привлек зевак со всех сторон. Приходили даже раго-зинцы, забыв на время о междоусобной войне.
— Ничего, — утешала Валентина Сергеевна, — они вернутся, как обещали. А теперь мы организуемся все вместе. Будем коллективно придумывать что-нибудь… Палатку председатель нам обещал…
Петькина мать только вздыхала.
Больше всего Валентину Сергеевну огорчило то, что мальчишки посчитали ее неспособной отправиться в путешествие вместе с ними.
— Ну почему это, мальчики? — обратилась она к Мишке. — Я, можете закаленнее всех вар!.. А вы бы тоже не взяли меня с собой?
Мишка торопливо затряс головой и что-то замычал. Трудно было понять из этих манипуляций: категорически взял бы Мишка учительницу или категорически не взял бы.
— Нет, — сказала желтоволосая Владькина мать, — просто нельзя давать детям слишком большую волю. Я вот за своих всегда могу сказать, где кто. А ведь у меня трое их! Баловать некогда… Но, может быть, это и дисциплинирует их. Ведь ты мне все говоришь, правда, Владик?
Владька моргнул своим разноцветным синяком..
— И то ж… — басовито прогудела Мишкина мать, заведующая свинофермой. — Уж я рада-радешенька, что мой сошелся с вашим. Глядишь: мастерят что-нибудь…
Петькина мать чувствовала себя в чем-то виноватой перед всеми и молчала. Бабка Алена молилась про себя, чтобы внук вернулся живым и здоровым, обещала богу пальцем не трогать Никиту. Потом, когда молитва кончилась, она думала, что только пару раз протянет начальника штаба по мягкому месту да потаскает за ухо — и все… Потом, испугавшись, опять клялась богу, что пальцем не тронет внука…