Открытия, войны, странствия
Шрифт:
Петька хотел пойти возчиком. Чудак: разве бы его взяли тогда в возчики! А мать сказала серьезно:
— Не надо, Петь. Я пока сама. Ты учись. А тогда помогнешь. Грамотному — оно все легче…
Потом победа. И одни мальчишки ликовали в этот день. А бабы опять плакали. Сначала плакали, а потом голосили песни. Длинные, бесконечные… Пили брагу и протяжно-протяжно голосили:
Ой, за горкою, за горою…Вернулся
Потом голодный год. И Петька ходил собирать мерзлую картошку по полям. Никите мать присылала деньги, но на эти деньги купить было нечего, и Никита тоже ходил с Петькой по полям…
Наконец впервые выдали хлеб на трудодни, стало появляться белое, душистое масло в туесках, захрюкали поросята на подворьях…
Петька видит себя в розовом мареве, спящим на материной кровати.
Мать говорит ему:
— Петь, слышь, Петь… Надо бы ставень починить…
И Петька слышит, как хлопает на ветру покосившийся ставень, а проснуться не может.
Мать говорит еще что-то… Петька спит. Тогда мать начинает трясти его за плечо.
— Петька! Слышь! Петька!
Но почему это мать говорит Мишкиным голосом?
Петька хочет услышать ее знакомый тихий голос, а она трясет его изо всей силы и шепчет, совсем как Мишка:
— Петька! Это я! Петька!
Будто его ударили, Петька разом вскинулся весь. Холодная, росная ночь вокруг. И холод, и роса будто вплеснули в Петьку остатки прежних сил, приглушили жажду.
Какие-то мгновения Петька ничего не может сообразить и лишь потом осознает, что ему не снился Мишкин голос, что Мишка трясет его за плечо и, возбужденный, повторяет:
— Ты чего это, Петька? Это же я, Петька!
— Мишка! — хрипло прошептал Петька, в то время как хотел вскрикнуть. И заспешил: — Там Никита! Слышь! Беги к Никите!
— Знаю! Знаю! — забормотал Мишка, орудуя ножом возле веревок. — Там Владька! Тише! Молчи!
Как и почему засмущались Мишка и Владька
Что Петька с Никитой опять исчезли, Владька и Мишка поняли в тот же день, не дождавшись их, чтобы передать утят. Они обследовали тогда всю Стерлю — от устья до водопада.
Мишка сходил в Курдюковку, к Матвеичу, но опять ничего не узнал, сходил к Валентине Сергеевне и, на этот раз более дипломатичный, чем раньше, тоже ничего не узнал. Утром следующего дня, когда стало известно всей деревне, что Никита if Петька исчезли, Мишка опять отправился на разведку.
Рано утром за два дня до этого Мишка видел беглецов, шагающих берегом вверх по течению Туры, и раз их не было в Курдюковке, естественно было предположить, что они зачем-то ходили в Туринку…
Мишка разыскал Серегу-судью, поговорил с ним о том о сем, потом, будто невзначай, спросил, не заходил ли к нему Петька.
И тут Серега с радостью рассказал, как бушевал в деревне пастух Грабушка. Фамилия у него — Гарбушев, но ее переделали сначала на Грабушева, потом на Грабушку.
Был Грабушка всю войну сборщиком. Потом председательствовал несколько месяцев. Дом себе отгрохал, поросят в подполье растил, две коровы — на себя и на мать-старуху держит. Потом поймали его на махинациях, как-то вывернулся. В войну жал всю деревню и теперь свое умудряется брать. Мужиков в деревне нет. А пацанов с коровами не пошлешь. Всех, кто мало-мальски годен к работе, председатель гонит в поле. Стадо пасти некому. А у здоровилы Грабушки какая-то справка из поликлиники, что не может работать. Вот Грабушка и переквалифицировался в пастухи — так и так своих коровенок пасти надо. Берет с женщин деньгами, плату требует как раз в уборочную, когда заменить его некем…
И этот Грабушка носился по всей деревне, грозил убить «сопляков». Уж что там они натворили — Серега не знал, но, видать, крепко насолили «жмотине», потому что он чуть не каждого выпытывал: кто такие, откуда. По приметам — Никита и Петька.
Пацаны не выдали. А женщины хохочут, довольные.
Мишка распрощался с Серегой и двинулся в поле.
Грабушка опять сидел на пригорке, курил.
Мишка подошел к нему сзади.
— Здравствуйте, дядя пастух.
Грабушка подскочил как ужаленный, схватил кнут, и Мишка едва успел отпрянуть назад, так что кончик кнута просвистел возле самого его носа.
— Дя, что вы?! — закричал Мишка. — Я вас очень уважаю! Я по делу к вам!.
— По какому такому делу?.. — с трудом успокаиваясь, настороженно спросил Грабушка.
— Меня пионерская организация уполномочила. — Мишка совершенно беззастенчиво взял на себя эту великую миссию — представлять пионерскую организацию. — Нам сказали, вчера тут набезобразничали двое, Будем исключать их из школы.
Грабушка мгновенно переменился.
— Гнать, лупить, убивать надо!
— Будем гнать, — сурово подтвердил Мишка. — Уже все решено. Надо только оформить. Ревут, просят прощения. Но ведь надо было раньше думать, правда? — спросил Мишка.
Грабушка только потряс кнутом и сел на прежнее место, готовый слушать, что надо от него. Мишка подсел рядом.
— Понимаете… Мы их уже выгнали. Уже плачут, — повторил Мишка. — Нам надо только записать, за что… Ну, за что мы их выгнали. А то мы их выгнали, а не знаем… — Мишка запутался. — Ну и не знаем, за что выгнали! Вот меня и послали, чтоб я вас расспросил.
Грабушка не заставил себя уговаривать. Грабушка рассказал, как он хорошо встретил этих «шпынят», даже хотел взять себе в помощники, говорят — жить не на что, вот он и хотел «снизойтить», как он потом рассказывал им про Змеиную гору, про пещеру, где змей живет, — все рассказывал. А потом они его за это — шмакодявки — обозвали.
— Как обозвали? — уточнил Мишка. — Мироедом, вот как! — весь наливаясь краской, что тот бурак, ответил Грабушка.
— Значит, пещерой интересовались… — проговорил Мишка. — Это какой пещерой? Нам — чтобы запи-, сать.
— Энтой! Что на Змеиной горе, за Лысухой!
— Больше ничем не интересовались? — спросил Мишка.
— Нет!
Мишка встал, задумчиво, как и положено солидному «представителю», прошелся взад-вперед мимо Грабушки, задумчиво спустился с бугра, задумчиво обернулся внизу и сказал: