Открытое море
Шрифт:
– Во всяком случае, при гостях.
Гости. Еще одно воспоминание отозвалось болью.
– Здорово, что я убрался от них, сказал Свен.
– Я там просто задыхался. Надеюсь теперь, когда война закончилась, дышать всюду станет легче.
Штеффи узнала прежнего Свена. Того самого, в которого была влюблена. Энергичного, полного жажды перемен.
– Как дела у Путте?
– спросила она.
– Ты оставил его у родителей или забрал с собой?
Свен мгновенно изменился в лице. Несколько секунд он медлил с ответом.
– Путте нет в живых. Он умер два года назад. Заболел, и ветеринар сказал, что он не выживет. Это случилось в середине
Лето, два года назад. В то же лето, что и мама...
Штеффи не выдержала и заплакала. Слезы лились ручьем, ей пришлось высморкаться. Официантка фыркнула, проходя мимо их столика.
– Ты так сильно его любила?
– спросил Свен.
Она не ответила. Свен поднялся.
– Пойдем.
Оба пирожных остались на столе нетронутыми.
Глава 4
На центральной улице все так же толпились танцующие и поющие люди. Но Свен повернул в один из переулков и привел Штеффи в парк по соседству с домом, где была квартира его родителей. В этом парке они вместе выгуливали Путте.
Увидев позади темного тяжеловесного здания института скамейку, они сели на нее. Свен предложил Штеффи носовой платок. Он обнял ее, и она плакала на его плече, совсем как раньше. Словно он - ее добрый старший брат.
– Ты так сильно любила Путте?
– снова спросил Свен, когда Штеффи успокоилась.
– Да, - сказала Штеффи и добавила:
– Тем же летом умерла мама.
– В Терезиенштадте.
– Ее...
– От тифа.
– А твой папа?
– Пропал без вести. Abgereist [ 2 ] . Депортирован. Через два месяца после смерти мамы.
Свен замолчал. Штеффи знала, о чем он думал. Они оба читали статьи в газетах о том, как союзники захватили концентрационные лагеря в Равенсбрюке, Бухенвальде и Берген-Бельзене и обнаружили там тысячи мертвых и столько же умирающих людей. Читали о маршах смерти [ 3 ] из польских лагерей в Германию, из одного лагеря в другой. О газовых камерах в Освенциме.
2
Abgereist (нем.) - отправлен.
3
Марш смерти - пеший переход, к которому принуждают группу людей (часто заключенных или военнопленных) и при котором некоторая часть марширующих погибает из-за условий марша (длинная дистанция, погода, истощенность, жестокость конвоиров).
Возможно, Свен даже смотрел фильм, на который Штеффи не отважилась сходить. Русский документальный фильм «На Берлин», его показывали каждый час в кинотеатре «Виктория». Один из отрывков назывался «Фабрики смерти в Майданеке». Не пошла, потому что боялась увидеть папу в очереди в газовую камеру...
– Это страшно, - наконец произнес Свен.
– Это так страшно, что невозможно себе представить. Но, по крайней мере,
Штеффи снова высморкалась. Где-то неподалеку пели Auld Lang Syne [ 4 ] .
– Знаешь, - сказал Свен.
– Если бы я тебя не встретил, то многого бы не понял. Я всегда был против нацизма и сознавал, что правильно, а что нет. Но до встречи с тобой это были лишь принципы. Ты заставила меня понять, что речь идет о людях, точно таких же, как я. Что на их месте мог быть я сам, моя семья. Хотя как раз они никогда этого не поймут. Ты многому меня научила.
Штеффи улыбнулась. Она научила его! Это Свен всему ее учил. Политике, литературе, философии, истории.
4
Auld Lang Syne (шотл.) - «Давным-давно» (название шотландской песни на слова Р. Бёрнса).
– Тебе лучше?
Она кивнула.
– Тогда пошли праздновать. Я договорился встретиться с друзьями в ресторане около восьми. Уже без четверти восемь.
– Мне нужно домой, - сказала Штеффи.
– И глаза красные. Я не могу показаться людям в таком виде.
– Сегодня вечером никто не пойдет домой, - настаивал Свен.
– Люди будут праздновать всю ночь. И никому нет дела, вовремя ты придешь завтра на занятия или нет. Война закончилась! Достань пудреницу и помаду и наведи красоту.
Штеффи рассмеялась. Ее пудреница, подарок Веры на день рождения, осталась на комоде в Сандарне. Она не носила ее с собой в школу. А помады у нее вообще не было.
– Такой симпатичной девушке, - сказал Свен, - будет достаточно мыла и воды. Пойдем, умоешься в дамской комнате.
Штеффи не смогла устоять против его напора. Она не была в ресторане уже много лет; с тех самых пор, как в Вене родители брали ее и Нелли на воскресный ужин.
Нелли. Ей нужно позвонить.
Может, в ресторане есть телефон?
Ресторан располагался в одном из переулков, возле Хедена. Там было тесно, шумно и накурено. Свен пробрался через толчею к столику, за которым сидела компания молодых людей. Большинство из них были ровесники Свена, некоторые старше. Девушки накрашены, две курят сигареты с длинным мундштуком. Почти все одеты в черное, с простыми прическами, без локонов и завитушек.
В клетчатом школьном платье, без косметики, Штеффи чувствовала себя среди них ребенком. Чтобы избавиться от этого ощущения, она взяла предложенную одним из молодых людей сигарету, но закашлялась, и сигарету пришлось затушить.
– Бронхит?
– участливо спросил молодой человек, но Штеффи увидела, как девушка в красном шарфе насмешливо улыбнулась.
Штеффи пожалела, что пришла. Она чувствовала себя неловко, а хуже всего было то, что Свен наверняка стыдился ее. Он пригласил ее из вежливости. Просто не смог бросить на скамейке в парке. Нужно найти повод и уйти.
Но тут Штеффи прислушалась к разговору, и ей стало интересно. Говорили о новой философии, о свободном выборе человека и о его ответственности за свои действия. Об этом написал какой-то французский философ, Штеффи не расслышала его фамилию. Она забыла о своем внешнем виде и слушала, не отвлекаясь. Такими беседами ее не баловали. Одноклассницы не интересовались философией и литературой. Их больше привлекали естественные науки.