Открытый дневник

Всю жизнь я хотел вести дневник. Всю жизнь у меня это дело никак не выходило. Видимо, причина в каких-то константах личности, или понуждающих вести дневниковые записи, или ставящих тому заслон. Я не настолько интересен себе, чтобы фиксировать мельчайшие (или не слишком) нюансы своего повседневного бытия, своих дел, переживаний, желаний, разочарований. Как, впрочем, и радостей. Есть, конечно, вид дневника «общественного», типа того, что вел К. Чуковский, но и к подобному я не был никогда склонен, полагая необходимым это самое «общественное» высказывать иным,

Аккаунт в Facebook’e, обновляя на моем компьютере программы, сын мимоходно завел мне давно. Я разместил на странице, не понимая, для чего это делаю, какую-то свою старую, но не потерявшую актуальности статью, думал, вот и достаточно, но тут пошли отклики на нее! И я сдрейфил. Я не был готов к такому прямому, открытому – и мгновенному! – общению с читателем. Как-то предыдущая жизнь приучила меня совсем к другому способу общения. Не закрывая аккаунта, я просто забросил его. Когда несколько лет спустя, поддавливаемый со всех сторон упреками, что «отстал от жизни», я решил реанимировать тот аккаунт, на экран мне выскочило ультимативно-суровое и даже какой-то злобной «расцветки» сообщение, что этот аккаунт руководством FB удален, больше недействителен, реанимации не подлежит и шел бы ты, сюда зашедший, куда подальше.

Прочитавши такое, я решил, что жизнь не удалась. Однако же выяснилось, что это всего лишь компьютерная жизнь и можно начать ее сначала. Что я и сделал, обзаведясь аккаунтом еще и в ЖЖ, который нравится мне своей основательностью и несколько старомодной респектабельностью – я чувствую себя в нем как бы во фраке и цилиндре. Не совру, если скажу, что здесь, в FB и LJ я обрел действительно некую новую писательскую жизнь. Та мелочевка, что прежде, протекая через сознание, просто высеивалась из него неизвестно куда, в пустоту и забвение, стала оседать в сетях фейсбука и Живого журнала, как летние бабочки оказываются в сачке неистового натуралиста, бегающего с ним за каждым порханием в жарком воздухе легких крыл.

У тебя получается «Дневник писателя», сказал мне в разговоре друг-критик. Сказанное критиками мы, конечно, встречаем в штыки независимо от того, что сказано, но бывает, подумавши, с удивлением понимаем, что критики все же что-то разумеют не только во взаимном рукоприкладстве. Точно, так вот подумавши, осознал я: «Дневник писателя», не что иное. Не тот, конечно, что выпускал Достоевский. И не совсем тот, который я хотел вести всю жизнь и никак у меня не выходило. Это все-таки не дневник для себя, для своей памяти, а дневник избывания – такой, какой советуют вести психотерапевты некоторым своим пациентам для освобождения от тягот жизни и собственных мыслей, – разве что это профессиональное избывание: отпускание на волю тех самых пойманных бабочек, что прежде оставались в тебе и умирали, засоряя, надо полагать, твои чакры (или что еще?), а теперь, отпущенные на волю, обретают новую жизнь в твоих виртуальных отношениях с читателем, который стал не только «подписчиком», но и «другом».

«Открытый дневник», так бы его следовало назвать.

Такая вот бабочка. Выпускаю.

Человек рождается, живет и умирает.

Но как мало мы думаем – в сравнении с первой и заключающей частями этой триады – о великой загадочности феномена жизни. Ее невероятной бытийной тайне.

Может быть, не случайно и справедливо? Из словаря Даля значение слова «смерть»: «конец плотской жизни, воскресенье, переход к вечной, к духовной жизни».

Так что стоит ли думать о физической жизни как великой тайне, когда тайна – все наше существование?

Почему современный человек бежит в своих раздумьях о мироздании слова «Бог»? Употребляет вместо него такие понятия, как «Высший разум», «Абсолют», даже «Индуктор».

А ведь, по сути, это лишь синонимы определения той высшей силы, которой наше мироздание заведено и пущено «тикать».

Может быть, пора перестать лукавствовать и признаться самим себе, что от перемены слов сущность вещей не меняется и нас элементарно пугает та мощная энергетика, которой обладает это короткое и емкое слово – Бог, сдувающее с нас, будучи произнесенным, все наше человеческое самомнение и гордыню.

Известная истина: мы мыслим благодаря способности говорить – определять мир через слово.

Но чтобы определять мир словом, необходимо мыслить.

Слово рождает мысль, но точно так же и само слово порождается мыслью.

По сути, это тот самый пресловутый вопрос о курице и яйце: что было вначале?

Священное писание учит, что вначале было слово.

Вспомним, однако, продолжение: «И слово было у Бога».

Получается, что согласно Священному писанию и яйцу, и курице предшествовала созидательная сила, что больше и выше их. Только признанием ее возможно разрешить нерешаемую человеческим сознанием загадку. Но имеющий свободную волю современный человек согласен принять постулат об ограниченности своего сознания, только бы не признавать над собой высшей созидательной силы.

Человек – стадное существо. По-другому говоря, общественное. Вне стада, вне общества, он ощущает свою жизнь обессмысливающейся и обесценивающейся – вплоть до готовности расстаться с нею. Ортега-и-Гассет в какой-то из своих работ, подвергнув анализу обыденное человеческое существование, говорит как раз об этом: что жизнь человека имеет своей изначальной и завершающей точкой одни общественные интересы, заключена в них, как в кокон.

И вместе с тем, стремясь к этим заключенным внутри общественной жизни целям, пытаясь достичь определенных вершин внутри нее, человек взыскует чего-то большего, чем эти вершины, пытается заглянуть за пределы своего общественного бытия – нуждаясь в том не меньше, чем в «стаде». Чувством Бога называем мы это алкание «чего-то большего». У кого-то оно сильнее, у кого-то слабее, есть ли такие, у кого оно отсутствует напрочь? Мне кажется, что нет. Но по какой-то причине голос его заглушен у некоторых до полной неслышности. И вот что тому причиной, почему? Или они – самый крепкий человеческий материал, на ком Создатель проверяет силу своего зова, такая контрольная группа, на которой исследуется способность физической человеческой плоти сопротивляться звучащей в ней музыке духа?

Вот представить себе, что человеческий мир никогда не знал войн. Женились, рожали, торговали, пахали землю, строили дома, дворцы, дороги, мосты, занимались ремесленничеством – в общем, всем, что было свойственно человеческой цивилизации, кроме войн. И что бы тогда было историей человечества, о чем делали запись хронографы? О строительстве того, создании этого, смерти такого правителя, восшествии на престол наследника… Все то же самое, только без описания сражений, побед, поражений. Трудно себе даже и представить такую историю. Настолько она была бы иной. С точки зрения нынешнего исторического сознания, столь скучна, негероична, тускла.

А между тем насколько бы полнее, содержательнее, внутренне красивее была бы она. Героем ее был бы не человек с мечом, а человек с мастерком, не герой, умеющий убивать лучше других, а герой, скажем, изобретатель колеса, или гончарного круга, или пуговицы с петелькой. Насколько других героев имела бы наша история, насколько о других ценностях трактовала бы, насколько иные ориентиры предлагала человеку в жизни.

Но потому и трудно представить себе такую историю, что она просто невозможна. Человек агрессивен, властолюбив, эгоистичен, жесток… и далее, далее. Нет другого человека и жить нам надо с собой такими, какие мы есть.