Откуда пошел, как был организован и защищен мир
Шрифт:
Бодхисатва милостиво кивнул головой.
Когда жену Катахаки привели, бодхисатва принял её как свою дочь и удалился с нею, чтобы она могла почесать ему голову. Когда она это сделала, он поблагодарил её и спросил:
– Действительно ли мой сын и в счастье и в несчастье заботлив, и вы оба живете в согласии и дружбе?
– Это так, как ты сказал, господин, - ответила жена Катахаки.
– У твоего сына лишь один недостаток. Он очень разборчив в еде и ворчит, что наш стол хуже столичного.
– Он всегда был ворчлив, - сказал бодхисатва.
– Но я научу тебя, как его исправить. После того как
За стол чужой садясь, не задирай ты, Катахака, нос,
А то лишишься ты всего, когда придет знакомый гость.
С этого времени Катахака перестал привередничать, полагая, что бодхисатва раскрыл его тайну жене.
Бодхисатва и брахман
Как-то блуждая по земле магадхов, бодхисатва остановился в одной из брахманских деревень. Была пора сева. Уже запрягли быков в плуги. Дымился котел. Работникам раздавали пищу. Блаженный подошел к месту раздачи и в свой черед подставил чашу для пщи. Видя это, брахман, следивший за раздачей, сказал:
– Прежде чем есть, я пашу и сею. И ты, странник, сначала вспаши свое поле и посей свои зерна, а потом насыщайся.
– Так я и делаю, - ответил бодхисатва.
– Но что-то я не вижу у тебя упряжки, быка, плуга, кнута - всего того, без чего немыслима ни вспашка, ни посев.
Бодхисатва ответил гатхой:
Есть и взору невидимый труд.
Ведь ничто не дается само.
Выдержка - дождь мой, память - мой кнут.
Верность - зерно и мудрость - ярмо.
Мужество служит мне вместо быков.
Тянет прямую оно борозду
В край, который не знает оков.
Отдых и счастье там пахаря ждут.
Каждый может пахарем быть.
В руки свое грядущее взять.
И о печалях мира забыть.
И в труде нирвану познать.
Выслушав эти мудрые и вдохновенные слова, брахман от души наполнил большую бронзовую чашу сваренной на молоке рисовой кашей и обратился к пришельцу:
– Отведай кушанья, почтенный. Воистину ты - пахарь.
Бодхисатва вновь ответил гатхой:
Не беру я награды за пение гатх.
Истина не имеет цены.
Мудрые обходятся без наград.
Дхарме они до смерти верны.
– Как же мне распорядиться этой молочной кашей?
– спросил брахман.
– Не знаю, - ответил бодхисатва.
– Только в трех мирах не найдется никого, кто смог бы переварить предназначенное мне кушанье. Пожалуй, вылей кашу туда, где не растет трава, или в горькую воду, не имеющую живых существ.
Брахман отыскал такую воду и опрокинул туда чашу. Вода закипела, задымилась. Клубы дыма достигли неба. Пораженный случившимся, дрожа от ликования, брахман приблизился к бодхисатве и припал к его ногам.
– Поразительно, - воскликнул он, - какими разнообразными, не повторяющимися словами тебе удалось разъяснить суть своего учения! Отныне ты - мое прибежище. Посвяти меня в свою веру.
Бодхисатва и царь Махапинтала
В отличие от сутр, связанных с практикой обучения молодых монахов приемам вовлечения инорверцев в истинную веру, существовал специальный жанр произведений, обращенных к мирянам, - джатаки. Они построены как рассказ самого Будды о своих прежних рождениях, когда он был бодхисатвой.
Давным-давно в славном городе Варанаси правил злой и несправедливый царь Махапинтала. Не было для него большей
В то время бодхисатва возродился в образе сына того царя. Когда после долгого правления несносный и ненавистный царь умер, жители Варанаси ликовали так, будто одержали победу над внешним врагом. На место сожжения праха навезли тысячу возов дров, надеясь, что сильное пламя унесет подальше от города ненавистную душу. Надо ли рассказывать, с какой радостью была вручена власть Махапинталы его сыну? В городе состоялось торжественное шествие, и каждый дом был празднично украшен. Непрестанно бухали барабаны, гудели рога и раковины, всякий колотил в какую-либо металлическую посудину, стараясь этими звуками изгнать навсегда память о злом царе.
Каково же было удивление бодхисатвы, занявшего золотой, украшенный гирляндами цветов трон, когда до его слуха донеслось всхлипыванье. Повернув голову, бодхисатва увидел старого привратника, смахивавшего с морщинистого лица слезы.
– Что с тобой?
– удивился бодхисатва.
– Неужто ты скорбишь об уходе того, кого в Варанаси называли Красноглазым?
– О, нет, - отозвался старец, - разве можно скорбеть о смерти такого изверга! Не было дня, чтобы твой отец, покидая дворец, не ударял меня по голове тяжелым кулаком. Возвещая о прибытии во дворец, он вновь меня ударял. Это вошло у него в привычку. Вот я и подумал, каково придется привратнику нижнего мира, когда Яма не пожелает принять твоего отца и отошлет его назад, а он будет вновь и вновь пробиваться к нему, так что отцу твоему не останется ничего, как возвратиться сюда.
– Не бойся!
– улыбнулся бодхисатва.
– Тот, кто над тобой издевался, сожжен на костре из тысячи возов хвороста и поленьев, а место сожжения залито водою из тысячи кувшинов и окопано рвом. К тому же существа, попавшие в тот мир, никогда не возвращаются на то место, которое они покинули.
Акробат
Давным-давно, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, бодхисатва возродился в одной семье сильным и ловким мальчиком. Его отдали в обучение акробату. Он быстро усвоил эту науку и так же легко, как его учитель, играл мячами и искусно владел своим телом, но не воспринял ни одного из пороков своего наставника. К тому же бодхисатва не стремился превзойти других акробатов, был безразличен к тому, сколько бросят на его коврик монет, угостят ли его в трактире обедом или он уйдет голодным. Он никогда не сетовал на отсутствие имеющегося у других, радовался жизни, видя в ней высшее из благ.
Как-то перед представлением в одной деревне они зашли в трактир и люди налили им вина. Ученик не стал пить, а учитель, радуясь даровому угощению, выпил много и расхвастался:
– Как сейчас шел я в город, мне дорогу перебежал заяц. Это плохая примета, подумал я, и погнался за косым. От туда, сюда. Но от меня не уйдешь! Нагнал я его, хвать за уши и приволок в город. Вокруг меня собралась огромная толпа. Сколько крику было! Подняли меня на руки и понесли. И все показывали пальцами: "Вот человек, нагнавший зайца!"