Откуда соколы взлетают
Шрифт:
— В Торжке наш эвакогоспиталь квартирует. Педучилище заняли под лазарет. Я там комиссарю, работы много, трудно на чужое горе смотреть. Подал уже второй рапорт о переводе в строевую часть. Надеюсь, что удовлетворят просьбу.
— Я вот себе дивизию скомплектовал. Технику новую получили. Скоро вылетаем на фронт. Мои соколы рвутся в бой. Многие летчики обстреляны в боях, драться умеют. Но теперь задача — не просто драться, а побеждать!
За обедом обменивались новостями, вспоминали о друзьях, товарищах.
— Ну, а где воюет Федот? Федя-младший? — интересовался Василий Павлович.
— Наш Федот уж не тот. Комбат в минометном полку. В сорок первом на фронте
Учитель и ученик долго вместе смеялись: «Ну и Федот!»
Расставаясь, крепко обнялись. Договорились встретиться здесь же после войны. Они не знали еще тогда, что встречу им судьба не предоставит. Вернувшись в госпиталь, Василий Павлович узнает, что просьбу его удовлетворили, что он назначен комиссаром в батальон, сформированный из моряков-тихоокеанцев и курсантов военного училища. И уже вскоре в составе 2-й гвардейской армии он будет громить танковые колонны Манштейна в районе Котельниково. Морской пехотинец его части, Илья Каплунов, один уничтожит десять фашистских танков и геройски погибнет сам. Наступая на немцев со своей частью, Василий Павлович прорвет укрепления фашистов на Турецком Валу и будет штурмовать Перекоп, освобождать Евпаторию, Севастополь, брать Кенигсберг, вернется весь в боевых наградах, Долгие годы будет по крупицам собирать документы и материалы о «своем генерале», подключит к поиску десятки людей и, наконец, увековечить память о Герое, своем ученике, сделает целью жизни. Многого они тогда и предположить не могли.
Формирование дивизии генерал-лейтенант Кравченко закончил в октябре 1942 года. Ее включили во 2-й истребительный корпус резерва Ставки Верховного Главнокомандования, базировавшийся близ Ржева. Командовал корпусом генерал Благовещенский, под началом которого Григорий Пантелеевич воевал с японцами в небе Китая. Вскоре корпус перешел в подчинение 14-й воздушной армии и был направлен на Волховский фронт, где полным ходом шла подготовка к прорыву блокады Ленинграда.
В дивизии, несмотря на бои, продолжалась летная подготовка. Как-то Кравченко пригласил к себе комиссаров полков.
— Товарищи, — обратился он, — в политической работе с личным составом мы немало говорим, что прибыли сюда, чтобы драться с фашистами за Ленинград и ленинградцев. Сегодня я был на аэродроме у станции Шум. Там каждый день садятся транспортники из Ленинграда. Они вывозят изможденных до крайности людей. Об этом надо рассказать нашим летчикам, а еще лучше собрать в каждом полку продукты и направить делегации в Шум. Я думаю, что это подействует больше всех наших бесед. По себе чувствую.
Летчики встретили несколько транспортников из Ленинграда. После этого во всех эскадрильях прошли партийные собрания. Люди рвались в бой. В ночь на 12 января авиация двух фронтов, Ленинградского и Волховского, нанесла массированный удар по врагу. Утром ураганный огонь по фашистской обороне открыли артиллеристы. Войска двух фронтов начали штурм вражеских укреплений. Их надежно прикрывали и поддерживали с воздуха авиаторы. За дни прорыва только летчики 215-й дивизии Кравченко сбили 57 самолетов противника.
После прорыва блокады воздушные бои не утихали. Чтобы завезти в Ленинград продовольствие и военное снаряжение, севернее Синявино саперы и железнодорожные войска начали строить железнодорожную ветку на Ленинград. Фашистская авиация старалась сорвать стройку. Летчики Кравченко взяли объект под «свое крыло». 6 февраля по дороге уже прошел первый грузовой поезд.
Генерал Кравченко пользовался большим уважением и любовью в дивизии. Его знали в лицо летчики и техники, инженеры и оружейники, те, кто воевал и обслуживал боевую работу. Появлялся он на аэродромах и в мастерских обычно неожиданно. Интересовался всем, начиная с того, чем сегодня людей кормили, когда мылись в бане, кто отличился в боях. Умел завести или поддержать разговор, ценил и понимал хорошую шутку.
22 февраля вышел Указ о награждении Григория Пантелеевича Кравченко орденом Отечественной войны. В этот день генерал провел совещание и предупредил все части дивизии, чтобы усилить бдительность: фашисты обязательно попытаются сорвать праздник.
Вечером с несколькими офицерами штаба дивизии Григорий Пантелеевич выехал в 522-й истребительный полк на торжества, посвященные годовщине Красной Армии. Настроение у всех было приподнятое. Днем на совещании командир корпуса генерал-майор Благовещенский, под началом которого, как когда-то в Китае, снова воевал Кравченко, похвалил летчиков и командование 215-й истребительной авиадивизии за чувствительные удары по врагу и умелую разведку. Поздравил о правительственными наградами.
— Твои соколы, Григорий Пантелеевич, — говорил комкор, — не просто геройски дерутся с врагом. Они научились его побеждать. И это главное! Немцы боятся теперь единоборства с летчиками твоей дивизий. Чаще всего фашисты удирают, завидев ваши краснозвездные истребители. Видимо, действительно ЛА-5 отличная боевая машина, ну и почерк у многих пилотов такой, какой мне запомнился еще по Китаю, где даже самые опытные японские асы не выдерживали атак на вертикалях.
— Постоянно учим людей и летному мастерству, и тактике, и ведению боя при любых условиях, Алексей Сергеевич. Без этого сегодня не повоюешь. Старый опыт хорошо, но его развивать и пополнять надо. В дивизии сейчас много отличных пилотов. Они учат мастерству молодых летчиков. Жаль, летать самому мало приходится, — сетовал Кравченко. — Все другие заботы и дела. Сядешь в кабину, ручка управления та же, а самолет уже не так послушен, как бывало раньше. А командир должен быть всегда в отличной летной форме, уметь летать и драться в небе лучше других. А это на всю жизнь никому не дается. Летать надо больше. Летать и воевать. И немец, конечно, сегодня не тот, что был в первый год войны, товарищ комкор. Тогда спесь у фашистов лилась через край. В небе их было, как воронья по осени, и самолеты получше наших, и боевой опыт… Наваливались кучей на наших одиночек… Через горечь потерь многому научились. Начинаем помаленьку им хребет ломать. И доломаем. Никуда не денутся. Злости у людей много в душах накипело. Летчики рвутся в бой. И это не слова — действительность.
По дороге в полк Кравченко «прокручивал» в памяти разговор с командиром корпуса. Он ценил в Благовещенском человеческое обаяние, командирскую хватку и виртуозное летное мастерство. И снова сетовал на себя: «Мало летаю. Так нельзя. Завтра же выкрою время для боевого вылета».
В полку Григория Пантелеевича ждал сюрприз. Офицеров штаба дивизии встречал не только командир полка Крупенин, но и инспектор армейской авиации Кобзев, воевавший на Халхин-Голе под началом Кравченко. Друзья сердечно обнялись. Оба были взволнованы встречей после долгой разлуки. Полились воспоминания и о боях, и о друзьях.