Отличный парень

Арноти Кристина

— Вы так прекрасны, — произносит он.

Завтрашняя Мисс Америка отвечает тихим и ровным голосом. С африканской прической, как и подобает истиной дочери Африки, она, казалось бы, должна иметь и голос, соответствующий ее экзотической внешности. Однако он слышит в ответ тонкий девичий голосок:

— Черный цвет прекрасен.

— Да, я согласен, что «черный цвет прекрасен», — говорит Роберт. — Однако вам следует знать, что вы прекраснее всех на свете… Чем в жизни вы занимаетесь?

— Я — медсестра. Ночное дежурство.

Вот она, красота в чистом виде. Она проходит

через зал, где лежат умирающие больные. Они тянут к ней руки, похожие на паучьи лапы… Пауки хотят оплести это чудо своей паутиной. Она идет мимо. У нее длинные стройные ноги, выточенные из куска черного дерева. Черный треугольник курчавых волос прикрывает нежный розовый цветок, притаившийся между ее ног. Ее груди с торчащими бугорками тонко очерченных сосков гордо и дерзко вздымаются вверх, словно отталкивая ласкавшую их воображаемую руку.

— Мадемуазель, вы прекрасны, — говорит он.

Он застегивает пижамную куртку и подвертывает слишком длинные рукава. Прежний владелец пижамы и в самом деле не был коротышкой. Каждое прикосновение этой одежды напоминает Роберту о том великане, который, возможно, приглянулся бы этой черной красотке больше, чем он, хотя бы в силу своего богатырского телосложения.

— Черный цвет прекрасен, — произносит она вновь. В ее голосе звучит легкое презрение.

Она хочет поправить ему постель. Роберт приходит в ужас от мысли, что, возможно, от него несет потом. Чернокожая красавица склоняется над ним. От ее близости у него перехватывает дыхание и кружится голова. Его майка летит вверх, носом он уже упирается в ее шею.

— Сядьте, — говорит она. — У вас мятые подушки… Хотите пить?

— Еще? — спрашивает он.

Роберт мысленно перечисляет собственные достоинства. Мужчина в самом расцвете лет и сил, занимающий высокое служебное положение, он чувствует свою полную несостоятельность в ее глазах. Красавица относится к нему не лучше, чем к предмету, который ей надлежит перевернуть, протереть и положить на прежнее место, где он будет пылиться до следующей уборки…

Отдающая хлоркой холодная вода в стакане кажется ему живительным нектаром. Кто бы мог подумать, что наступит такой день, когда он будет с наслаждением смаковать каждый глоток воды, которой в Париже он бы побрезговал мыть ноги?

— Ваше лекарство, — говорит черная леди.

И он, как послушный конь, подхватывает две маленькие капсулы с ее розовой ладони, стараясь коснуться ее горячими губами. Юное создание в мини-юбке проходит в ванную комнату. Она открывает полностью кран. Он слышит, как она с шумом моет руки. И это вовсе не случайно. Она хочет показать ему, что пренебрегает им, словно зачумленным.

Девушка возвращается в комнату и садится напротив постели Роберта. По-видимому, ее попросили присмотреть за ним или составить ему компанию до прихода Хельги.

— Ваш отец не говорил, что у него такая красивая дочь…

— Я же вам уже сказала: «Черный цвет прекрасен», — говорит она равнодушным тоном.

Она сидит, слегка подавшись вперед, плотно прижав друг к другу коленки.

— Из Парижа?

— Парижанин…

— По делам?

— Да.

— В

какой области?

— Вычислительной техники…

— Это скучно, не так ли?

— Нет.

— Вы часто болеете?

— Нет.

— И вы заболели именно в Вашингтоне…

Ему послышалось сочувствие в ее голосе. Ему захотелось выглядеть в ее глазах суперменом, случайно свалившимся в постель с нелепой ангиной. Ослабленным болезнью, но не утратившим своего мужского обаяния. Он приподнимается в постели, опираясь на локоть.

— Что вы знаете о Париже? — спрашивает молодой человек.

— Кое-что из книг… Двоюродный брат моего отца летал в Париж… Два года тому назад… Он инженер… Он был в составе делегации. Он жил в отеле… (Она произносит слова нараспев) около вокзала Сен-Лазар… Как вы считаете, это хорошее место?

В этот момент все его мысли были заняты только одним: сколько лет своей жизни он отдал бы за ночь с этой чернокожей красоткой. И останавливается на восемнадцати месяцах… Он отдал бы полтора года своей жизни, чтобы привести ее в этот отель. Полтора года за одну ночь… «Нет, — размышляет он, — я не пожалел бы и двух лет жизни за один выходной день, проведенный в ее объятиях».

— Это хорошо, — говорит он.

Он и сам не знает, на какой вопрос отвечает.

Она садится нога за ногу.

— Мой дядюшка, ну, не совсем дядюшка, рассказал мне, что в Париже можно спокойно гулять… Без боязни, что на тебя нападут… Он говорил, что в Париже не убивают на каждом шагу… По крайней мере в районе Елисейский Полей.

«Елисейские Поля», — произносит она нараспев.

У человека имеются такие желания, о которых вслух не говорят. Он может только мысленно предаваться своим мечтам.

Он едва не сказал, что чернокожим нечего бояться в Вашингтоне, как он всегда думал. Однако вовремя прикусил язык.

— В Париже есть отдельные кварталы, куда не следует заглядывать…

— Но вам можно в полночь выходить из кинотеатра? — продолжает она.

— Да. И в полночь. И даже позднее…

— И идти пешком до отеля?

— Вполне…

— И на дверях гостиничных номеров нет цепочек безопасности?

— Нет, — отвечает он.

Откинув со лба прядь непослушных волос, он говорит:

— И все же вы нигде не будете чувствовать себя в безопасности… Ваша красота способна превратить стадо безобидных баранов в стаю свирепых волков.

— Все чернокожие — красивые люди, — произносит она, вставая со стула.

Роберт смотрит на девушку снизу вверх. Подбоченившаяся красотка вовсе не походит на героиню из Вестсайдской истории. Похоже, что эта чертовка состоит на службе у дьявола. Падший ангел завлекает его в ад со словами: «Если вы будете вести себя на земле разумно и честно, будете образцом чистоты и добродетели, то сможете переспать с ней в аду». Разгоряченное воображение рисует Роберту непристойные картины. Чернокожая бестия представляется ему в самых соблазнительных позах. Перед его мысленным взором красное и черное складывается как в калейдоскопе в причудливые узоры и формы. Дьявол радостно хлопает себя по ляжкам и хохочет ему в лицо.