Отмычка от разбитого сердца
Шрифт:
За разговором они дошли до дома с зелеными ставнями и присели на завалинке. Николай вытащил из кармана пачку сигарет, степенно закурил и продолжил:
— Это так, мелкие развлечения. В этих дотах чего только нету! Да и сами-то доты хорошо сохранились. В соседней деревне Леха Стариков надумал себе новый дом строить, а у него на участке небольшой дот был. Бетонный, однако. Так он свой дом на этом доте, как на фундаменте поставил. А что? И готовый фундамент, и сухой бетонный подвал — что хочешь в нем хранить можно. Но и это — мелочь… Вот возле поселка Окуневого огромный дот был, три этажа под землей, сверху — ворота железные. В этом доте бомжи поселились, так мы, менты, их оттуда никакими силами выкурить не могли. Подъедем, окружим
— И чем это закончилось? — поинтересовалась Надежда. — Так и живут в этом доте бомжи?
— Так чем? Известно чем! Недавно, года три назад, один богатый мужик из Питера купил огромный участок земли вместе с этим дотом. Как уж он бомжей выкурил — это я не знаю, только избавился от них. Потом пригнал он несколько самосвалов и неделю оттуда мусор вывозил. Почистил дот, провел в него электричество, так что ты думаешь? — Николай сделал паузу, выпустив облачко дыма. — Оказалось, что в том доте даже лифты работают!
— Лифты? — недоверчиво переспросила Надежда. — Какие лифты? Это же дот, а не жилой дом!
— То-то и оно, что дот! — важно проговорил участковый. — Да не простой, а артиллерийский! Наверху пушки стояли, а внизу, в подвалах, — артиллерийские погреба, то есть там снаряды были сложены. Этими лифтами снаряды к орудиям и поднимали. Короче, тот мужик подвалы в порядок привел, сверху дом трехэтажный каменный построил, мрамором отделал, стеклопакеты вставил, и получилось у него не жилище, а чудо из чудес: сверху настоящий дворец, а снизу бункер, который прямое попадание атомной бомбы выдержит! Три этажа под землей и еще три сверху!
— Ничего себе! — изумилась Надежда. — Так у него там и артиллерия, может быть, имеется?
— Насчет этого не знаю, не скажу. А только эти «черные следопыты», которые по местам боев шастают да в земле копаются, всякое оружие там находят. Пистолет немецкий, «вальтер», у нас на станции за пятьсот баксов купить можно. Автомат, конечно, подороже…
— И вы про это так спокойно говорите? — ужаснулась Надежда.
— А что я могу сделать? — Николай затоптал окурок. — Закон рынка! Спрос, как говорится, рождает предложение. Я за ними, само собой, гоняюсь, ловлю, но я — один, а их много. А главное дело, линия Маннергейма, она большая, к каждому доту часового не приставишь. Я уж и то стараюсь… вот, слышала, говорят, что на эти старые доты ходить нельзя, будто там арматура какая-то опасная? Кто об нее поранится, так долго не заживет, а может, и вообще окочурится. — Николай понизил голос, — это ж я слух распустил, чтобы поменьше туда таскались! Люське своей под большим секретом рассказал, после этого весь поселок только об этом и говорил! Только тсс! Это между нами!
— Однако собаке-то как плохо было, — возразила Надежда, — и мальчишек двое умерли.
— Ну, мальчишки, похоже, ягод волчьих объелись, — махнул рукой Николай, — это давно было, сейчас уж не выяснить. А вот собака… Дед Семен лес как свой сортир знает, чего он в ту сторону поперся? Странно…
— Надо же, — Надежда вздохнула. — Я и не знала, что эти укрепления по всему Карельскому перешейку настроены… я думала, они севернее, ближе к границе…
— Да что ты! Это же такой рубеж был — в глубину больше сорока километров, да сто с лишним в длину… Маннергейм, он до войны в Финляндии президентом был…
— Вовсе и нет, — подала вдруг голос Аглая Васильевна, до сих пор безмолвно сидевшая на крыльце. Видимо, у нее случилось очередное прояснение сознания.
— Как это — нет? — обиделся участковый. — Как же нет, когда про него у нас каждый школьник знает?
— Клавочка, посмотри у меня в тумбочке, в верхнем ящике! — важно проговорила старуха. — В черной тетрадке…
— Бредит, — вздохнул участковый. — Ну ладно,
Надежда уже привыкла, что старуха называет ее Клавой, и не обижалась на нее. Кроме того, она научилась выуживать в редких репликах Аглаи Васильевны полезную информацию. Она прошла в старухину комнату и выдвинула верхний ящик старой прикроватной тумбочки. Сверху лежало несколько выцветших фотографий — молодая девушка с решительным, серьезным лицом, в которой только с большим трудом можно было узнать Аглаю Васильевну; та же девушка в вязаном свитере и круглой шапочке возле каменной крепостной стены; снова она, но теперь рядом с высоким угловатым парнем в кепке и выцветшей гимнастерке без погон. Один рукав гимнастерки — пустой, заткнут за ремень. Ниже — несколько старых открыток: поздравления с Новым годом и другими праздниками, пожелания счастья.
И наконец, на самом дне ящика Надежда увидела толстую тетрадь в черном клеенчатом переплете.
Читать чужие письма и дневники неприлично, это Надежда знала с самого детства. Но Аглая Васильевна сама сказала ей про эту тетрадку, значит, хотела, чтобы Надежда прочитала ее записи. Правда, она назвала ее Клавой, но сути дела это не меняло.
Надежда открыла тетрадь.
Пожелтевшие страницы в мелкую клетку были заполнены аккуратным угловатым почерком. Надежда не сразу смогла его разобрать, но вскоре дело пошло легче.
«Сегодня приехали в Выборг. Здесь не так много разрушений, как у нас в Ленинграде. Жителей почти не осталось, они ушли с отступающей финской армией. Оставшиеся очень напуганы и недоброжелательны. Мне поручено организовать начальную школу. Никто не хочет мне помогать, ничего невозможно достать. Но надо бороться с трудностями, на фронте нашим бойцам было гораздо тяжелее…»
«Владимир Сергеевич — фронтовик, настоящий мужчина. Он потерял руку в боях под Волховом. Что бы я без него делала? Он достал дров и керосина, починил несколько парт. Это без одной руки!»
«Володя воевал в этих местах. Он рассказывает ужасные вещи. Не знаю, как такое может быть. Не знаю, можно ли ему верить. Конечно, он фронтовик…»
Последняя запись была сделана неровными, прыгающими, наползающими друг на друга буквами — должно быть, Аглая Васильевна писала эти строчки в сильном волнении.
Надежда решила, что эти записи слишком личные, да и вряд ли она узнает из них что-то полезное для своего расследования, и перевернула несколько страниц.
Короткие записи личного характера сменились длинным сплошным текстом — скорее всего, выписанным откуда-то или составленным из нескольких источников.
«Карл Густав Маннергейм, четвертый сын графа Маннергейма, родился в 1867 году около Турку, окончил Гельсингфорсский университет и Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге. В 1889 году был зачислен в кавалергарды. Получил звание поручика в 1893-м и штабс-ротмистра в 1901 году. За год боевых действий в Маньчжурии во время Русско-японской войны был трижды удостоен боевых наград и произведен в полковники.
После завершения военных действий, весной 1906 года, по поручению начальника Генерального штаба генерала Палицына полковник Маннергейм отправился в длительную экспедицию. Ему было поручено совершить путешествие из Русского Туркестана через страны Центральной Азии в Северный Китай, дойдя до Пекина. Целью этой экспедиции было обследование пограничных районов между Китаем и Российской империей, которые могли в будущем стать театром военных действий. Эта задача была напрямую связана с серьезными неудачами России в недавней войне с Японией. Пройдя по пограничным провинциям Китая, полковник Маннергейм должен был ознакомиться с подготовкой обороны страны, обучением войск, выяснить, как относится коренное население к России, насколько в этих местах заметно японское влияние. Кроме того, ему было поручено изучение района «в смысле продвижения по нему российских кавалерийских отрядов».