Отмычка от разбитого сердца
Шрифт:
Елизаветино поле оказалось всего-навсего большой поляной. Трава на ней стояла стеной, увядающие метелки иван-чая рассылали вокруг свои серебристые семена, стрекотали кузнечики, и даже шмель прилетел на какие-то белые цветочки.
— Вишь ты, — с неудовольствием заговорил дед Семен, — как Игнатьевна померла, так и косить некому. Раньше-то она для козы сена здесь накашивала, я ей еще помогал поросль срубать.
Он махнул рукой в сторону, где буйно разрастались непонятные кусты.
— Если их не трогать, они все поле займут,
Они обогнули поле, прошли между невысокими елочками, где Найда вспугнула большую птицу, которая с шумом взлетела вверх.
Егерская тропа скорее напоминала неширокую лесную дорогу. Дед Семен свистнул собаку и ходко припустил вперед, Надежда едва поспевала следом.
Шли минут сорок, Надежда начала уже уставать, но дед шагал в хорошем темпе, как заведенный, так что ей стыдно было просить передышки. Наконец справа лес поредел, показались мелкие сосенки и отцветшие кисточки таволги.
— Вот оно, Куликово болото, — сказал дед Семен.
Надежда перевела дух и утерла со лба выступивший пот, сосед же выглядел как обычно, ничуть не запыхавшимся.
— Походи с мое по лесу, — усмехнулся он, перехватив ее взгляд, потом достал нож и срезал две молоденькие березки для палок.
Надежда тут к месту вспомнила замечательный фильм «А зори здесь тихие…», как герой обучает там Лизу Бричкину идти через болото. Для палок надобно брать непременно свежее дерево, а то сухая слега может подломиться.
— Ты не смотри, что оно небольшое, — согласно кивнул Семен Степаныч, — это болото суровое. В дождливое лето я бы туда и не сунулся. Худое болото, опасное.
— А с виду и не скажешь… — протянула Надежда, — сосенки молодые, трава зеленая…
— Ага, трава, — усмехнулся дед, — ты в ту траву не вздумай ступить, там самая трясина и есть. А сосенки эти я уж лет тридцать такими вижу. Не растут они, болото из них все соки высасывает.
— Как же мы пойдем? — растерялась Надежда.
— Есть проход, — нахмурился дед, — только ты за мной ступай, след в след, в сторону — ни-ни!
Он прошел немного вдоль болота, потом отвел густо разросшиеся у берега камыши и пощупал ногой в сапоге илистую жижу.
— Там гать должна быть… вот она… ну, с богом! Найда, за мной!
Умная собака прыгнула следом, а затем уж осторожно шагнула Надежда.
— Вплотную не ходи! — учил дед Семен. — Ежели чего — вместе утопнем. Хотя нынче вода низко.
«Куда уж тут низко, — думала Надежда, наблюдая, как сапог погружается в трясину почти до колен, — еще немного и полные сапоги начерпаю».
Однако дальше пошло лучше. Надежда наловчилась перепрыгивать с кочки на кочку. Через некоторое время остановились у довольно толстой сосны. Три толстые ветки шли параллельно вверх, так что издали сосна напоминала трезубец морского бога Нептуна. Хотя здесь, на болоте, командовал не Нептун, а какой-то другой древний языческий бог.
«Дриады? — размышляла Надежда в пути. — Хотя нет, дриады живут на дереве, наяды в воде, а в болоте кто? Кикимора
От этой мысли стало неуютно. Под сосной остановились, потому что было почти сухо. Найда вовсю лопала янтарные ягоды морошки, дед Семен закурил, а Надежда присела на кочку, предварительно обследовав ее на предмет наличия пресмыкающихся.
Бросив в болото окурок, дед поглядел на солнце, отсчитал три шага и свернул от сосны влево под углом примерно в сорок пять градусов.
— Теперь напрягись, самое трудное место! — отрывисто бросил он.
Перед ними расстилалась ровная зеленая гладь — ни кустов, ни деревьев, ни кочек. Было до пронзительности тихо — не пели птицы, не жужжали шмели, не стрекотали кузнечики. Дед Семен шел аккуратно, почти беззвучно, Найда прыгала с легким плеском, одна Надежда, как ни старалась, ступала с отвратительным чавканьем. Глаза заливал пот, Надежда провела рукой по лбу и вдруг хватилась косынки. Обычная ситцевая косыночка — по голубому полю крупные веселые ромашки. Шелковую в лес не наденешь — скользкая. Она скинула косынку, когда отдыхали у трезубой сосны, а потом, видно, завязала некрепко. Надежда оглянулась — косынка синела чуть в стороне, зацепившись за сухой одинокий куст.
— Не смей! — приказал ее спутник. — Ни шагу в сторону!
Судя по тому, как серьезен, даже суров был Семен Степаныч, болото и впрямь опасно.
«Не верится, что всего в нескольких километрах отсюда проходит железная дорога, линия электропередачи, есть поселок… — думала Надежда на ходу, — неужели в двадцать первом веке недалеко от большого города можно утонуть в болоте, и никто не спасет и никогда не найдет?»
И снова она представила, что сказал бы муж, узнав, как она проводит здесь время. Но сейчас почему-то вид грозного мужа не произвел на Надежду ни малейшего впечатления.
— Притомилась? — обернулся дед. — Скоро уже.
И вправду, идти стало легче, трава сменилась мхом, который хоть и пружинил, но все же чувствовалась под ним твердая земля, а потом местность пошла вверх, и, наконец, болото кончилось.
— Вон в горку подняться, и будет тебе Горелая поляна, — сказал дед Семен.
Если Елизаветино поле тянуло никак не на поле, а на поляну, то Горелую поляну назвать поляной мог только Гулливер. И то с большого веселья, когда море по колено и расстояния смазаны. Куда ни кинь взгляд, без конца и края тянулась сухая пустошь, покрытая вереском и невысокими сосенками, причем росли они не как деревья, а как кусты — без стволов.
— Пожар был страшный, — рассказывал дед Семен, — земля выгорела чуть не на метр, много лет здесь ничего не росло. А потом вон вереск, да сосенки мелкие. И куда тебя дальше вести?
Надежда отвела глаза, потому что понятия не имела, что теперь делать. До сих пор все шло по плану — Елизаветино поле, Егерская тропа, Куликово болото, Горелая поляна… Дальше по списку жертв шел Петр Самокруткин, и куда его применить, Надежда не знала. Самокруткин… Клички у него никакой не было, по профессии — тракторист. Нет ли здесь какого-нибудь ржавого трактора?