Отныне и вовек
Шрифт:
– Да уж, – скривился Лива. – Уж ты-то никогда в жизни! – Но его сарказм был вымученным.
– Я же обещал: будет тебе и звание и оклад, только посиди здесь подольше. Такие дела в один день не делаются. Я на твоей памяти хоть раз не сдержал слово?
– Нет, – неохотно ответил Лива, – не помню. – Он сделал над собой огромное усилие и бросился в атаку с другого фланга: – Времена изменились, Милт. Нынче все не так, как раньше. Теперь самое главное – успеть. Мы вот-вот вступим в войну, сам знаешь. Каждая война – это для сверхсрочника шанс продвинуться. За тридцать лет службы таких шансов бывает один,
Вот теперь Ливу можно было брать голыми руками. Он – созрел. Он выложился до конца, злости у него больше не осталось, и сейчас было самое время его прихлопнуть. Все это породило на давно знакомую шахматную партию, которую игроки много раз подряд разыгрывали по учебнику: ход белых – контрход черных, оба заранее знают, кто выиграет, и играют не ради победы, а только чтобы полюбоваться комбинациями. Лива был на крючке. Терберу оставалось только передвинуть фигуру на ту же клетку, что и всегда, и был бы мат.
Тербер открыл было рот, но неожиданно для себя снова закрыл его. И с минуту сидел молча.
– Значит, так, – наконец сказал он, пораженный не меньше Ливы, и, растопырив пальцы, с силой вонзил пятерню себе в волосы. Потом вспомнил, как Карен однажды сказала, что, если он не избавится от этой привычки, волосы станут совсем редкими, и убрал руку. Он тупо уставился на Ливу: старикашка Никколо, лицо как печеное яблоко, в глазах недоумение. – Значит, так? – неопределенно повторил он.
– В полку стариков вроде меня немного. К концу войны им, чуть не каждому второму, дадут временные звания. Кто получит уорента, кто капитана, – пытался переспорить его Лива, словно еще надеялся, что появится прежний, бешеный Тербер и докажет ему всю ошибочность его неопровержимой логики. – Ты небось огребешь даже временного майора. А старая кляча Лива так и будет пыхтеть со своим РПК.
– В зад ногой я получу, а не майора! – взревел Тербер. – Если какая сволочь и огребет майора, так это ты, Никколо! Из тебя майор что надо! – Он замолчал так же внезапно, как разорался, и они изумленно уставились друг на друга.
Прежний, бешеный Тербер все-таки выдал свой знаменитый рык, но это было не к месту. Да и рык был не тот. Он, скорее, походил на хрип тяжело раненного зверя, и Лива не знал, как вести себя. Лива был смущен.
– Я, Никколо, за тебя решать не могу, – сказал Тербер. – Шевели своими убогими мозгами сам.
– Я уже все решил, – возразил Лива. – Еще до того, как к тебе пришел.
– Тогда не приставай ко мне и не жди, что я решу за тебя по-другому. Удерживать тебя я не стану. Ты прав, второго такого случая у тебя потом не будет. Валяй, подписывай свои драные бумажки.
– Пока утвердят, пройдет еще дня два.
– Ну и что? Может, не два, а десять. Может, даже целый год. Что с того?
– Нет, на десять не затянется, – сказал Лива. – Неделя и то много. Максимум два дня.
– Ну
– Я за это время постараюсь навести на складе порядок. – В голосе Ливы была обида, будто Тербер-Цербер в чем-то его подвел.
– Хорошо, – безразлично сказал Тербер. – Спасибо.
– Слушай, чего это с тобой? – спросил Лива.
– Со мной ничего, полный порядок. Это с тобой что-то не то.
– Не говори ерунду. Со мной тоже полный порядок. Ну ладно, Милт. Пока. Еще увидимся. – Он шагнул к двери, но снова в нерешительности задержался; привычный цинизм и задиристое нахальство исчезли без следа, он даже не пытался это скрыть, Никколо Лива словно разом состарился и был сейчас похож на растерянного пожилого человека, которого объявили в завещании душеприказчиком и на его плечи нежданно-негаданно свалилось множество забот.
– Нет, – сказал Тербер, – не увидимся. Теперь мы можем встретиться с тобой только у Цоя.
– Там и увидимся. Тебя туда что, не пустит кто-то?
– Работа не пустит, – сказал Тербер. – Некогда будет.
– Вот оно что! – Лива радостно ухватился за эту зацепку. – Ему, видите ли, будет некогда! Будет очень занят! А как бы ты хотел? Чтобы я тут остался, пахал на твоем складе всю жизнь, а мне за это только РПК и дулю под нос? Ты это хотел сказать?
Тербер задумчиво смотрел на него и молчал.
– Ну хорошо, сволочь, хорошо! – бушевал Лива. – Если ты этого хочешь, пожалуйста!
– Зря разоряешься, – сказал Тербер.
– Я скажу Гилберту, пусть катится подальше! – кричал Лива – Очень мне нужно это повышение! Пусть он им подавится, пусть…
– Кончай! – заревел Тербер. – Я тебе сказал, болван, решай сам! Мне надоело решать за всех. Приходят тут все подряд, а я за них решай! Хватит! Теперь пусть каждый решает за себя сам. У меня это уже в печенках сидит. Я всего лишь первый сержант, а не господь бог, и мне надоело, что из меня делают совесть роты! Ты бы хотел, чтобы тобой затыкали дырки в чужой совести?
– Тьфу ты, пропасть! – Лива поджал губы. – Только этого не хватало. Со своей совестью я как-нибудь сам разберусь.
– Тогда переводись, – сказал Тербер. – Или оставайся. Только, бога ради, решай сам.
– А ты бы на моем месте отказался?
– Вот! Опять все сначала! Понимаешь теперь, про что я говорю?..
– Ладно, – вздохнул Лива. – Ладно, Милт. Пока. Еще увидимся. – Но теперь эта фраза была всего лишь традиционной формулой прощания.
– Конечно, Никколо, увидимся обязательно, – не менее традиционно попрощался Тербер. – Желаю удачи на новом месте.
Он смотрел в окно, как Лива идет через двор. Наконец-то, отслужив двенадцать лет, Никколо Лива станет сержантом. А когда вступит в силу приказ о повышении званий – штаб-сержантом. Времена меняются, пути людей расходятся. Никколо Лива на глазах у Тербера шагал через двор к казарме двенадцатой роты и тащил на себе тающее бремя их прежних отношений, уносил его с собой в двенадцатую роту, словно трофей, и Тербер почувствовал, как гнев распирает его и рвется наружу. Если этот двуличный подонок решил продать друзей и вот так запросто может бросить их в беде, что ж, его право. Пусть становится сержантом, мне не жалко. Но от него я этого не ожидал. От кого угодно, только не от Никколо!