Отныне и вовек
Шрифт:
Нет, подожди, сказал я себе. В таком состоянии лучше не входить. Посмотри на себя. Господи, даже руки трясутся.
Так я и стоял, не двигаясь. В кубрике — сомнений не было — ждал мой сосед по комнате, я не сомневался. Выходец из далекой галактики, паук-исполин, если верить слухам. Черт возьми, подумал я, давай заходи.
Сделав три шага внутрь комнаты, я замер.
Потому что в дальнем углу разглядел огромную тень. Что-то там было, но непонятно где.
— Не может быть, — прошептал я себе. — Не может быть,
— Паук, — подсказало нечто шепотом из другого конца отсека.
Гигантская тень дрогнула.
Я попятился к порогу.
— А тем более, — шепот продолжился, — тень от паука? Конечно нет. Стоять!
Я замер, подчинившись приказу, и смотрел во все глаза: свет в комнате становился ярче, тень растворялась, а передо мной возникало нечто огромно-бесформенное, громада в семь футов ростом, весьма причудливого зеленоватого оттенка.
— Ну вот, — опять донесся шепот.
Я постарался придать своему голосу побольше уверенности:
— Можно кое-что сказать?
— Что угодно, — продолжался шепот.
— Как-то раз, — начал я, — довелось мне увидеть статую Давида работы Микеланджело. Как выяснилось, она гораздо больше человеческого роста. Обошел ее кругом.
— Ну?
— Мне кажется, габаритами ты не уступаешь этой знаменитой скульптуре.
Я приблизился и начал обходить неподвижную массу. Меня все еще била дрожь.
Тень продолжала таять, и постепенно фигура стала обрисовываться более отчетливо.
— Квелл, — опять донесся шепот. — Так меня зовут. Я проделал долгий путь, без малого десять миллионов миль и пять световых лет. Если судить по твоим пропорциям, ваш творец еще не вполне проснулся и за этим миром присматривает разве что вполглаза. Вот у нас, можно сказать, бог вскочил на ноги с первым криком рождения мира, потому и наделил нас таким ростом.
Существо приосанилось и вытянулось еще больше.
Вглядевшись в его лицо, я выдавил:
— Ты… у тебя почти не заметно движения губ.
Исполин по имени Квелл ответствовал:
— Но движение мыслей у нас с тобой почти одинаково. Вот признайся, Джек, — продолжил он, — руки-то чешутся убить великана?
— Как это… — запнулся я.
— У тебя в мыслях вижу бобовый стебель. [18]
— Дьявольщина! — вырвалось у меня. — Ты прости, — продолжал я. — Никогда прежде не общался с телепатами.
18
У тебя в мыслях вижу бобовый стебель. — Упоминается английская народная сказка «Джек и бобовый стебель», или «Джек — победитель великанов».
— Не имей привычки взывать к нечистому, — сказал мой сосед по комнате. — Еще раз: меня зовут Квелл. А тебя?
— Сам знаешь, — ответил я. — Ты же читаешь мысли.
— Да это я так, из вежливости, — ответил Квелл. — Делаю вид, будто ни сном ни духом.
Чудище склонилось, и в мою сторону поползло щупальце. Я протянул руку, и мы дотронулись друг до друга.
— Измаил Ханникат Джонс, — представился я.
— Ну что ж, — отозвался Квелл, — это имя проделало долгий путь из вашей Библии в нынешний космический век.
— Напоминает путь, проделанный тобою, — заметил я.
— Как-никак пять световых лет. Целых пять лет я пролежал в глубокой заморозке — холодный, как смерть. Коротал времечко во сне. Так приятно снова бодрствовать. Считаешь, я жутковат?
— Конечно нет, — ответил я.
— Конечно да, — откликнулся Квелл и вроде бы хохотнул. — Мыслишка вылетела — я поймал. Тебе от этого как пить дать жутковато. И еще ты, наверное, думаешь, что у меня слишком много глаз и ушей, а пальцев и того больше, кожа болотная — это уж точно жутковато. А я вот смотрю на тебя и вижу: каких-то два глаза, пара крохотных ушей, всего лишь две руки и на каждой пять хлипких пальчиков. Так что каждый из нас, если приглядеться, по-своему смешон. И оба в конечном счете… простые смертные.
— Да, — согласился я, увидев в его словах истину. — Это точно: простые смертные.
Квелла, видимо, пробило на юмор, и он продолжил:
— А теперь выбирай, Измаил: либо я перемелю твои кости на муку, либо будем дружить.
Я вздрогнул и приготовился к бегству, но, поймав себя на этом, рассмеялся и сказал:
— Сдается мне, лучше нам дружить.
И Квелл повторил:
— Дружить.
Выйдя из отсека, мы отправились на разведку — посмотреть, что творится на нижних этажах этой огромной академии.
На фоне диодных огоньков выделялись силуэты философствующих роботов; когда мы проходили мимо, они сидели и беседовали на древних языках.
— Платон, — узнал я. — Аристотель. — И обратился к ним: — Посмотрите на нас. Что вы видите?
И робот Платон сказал так:
— Двоих ужасных и великолепных, уродливых и прекрасных детей природы.
— А что есть природа? — спросил Квелл.
Ему ответил Сократ, фонтанирующий искрами:
— Любование бога диковинными чудесами живой плоти.
И тут Аристотель, странный маленький робот из пластика, заключил:
— Следовательно, живая плоть этих двоих не чудеснее и не диковиннее любой другой.
Квелл, наклонившись, тронул мой лоб одной из своих длинных паучьих ног, покрытых мягкой клочковатой растительностью, и представил:
— Измаил.
А я, коснувшись пушистой груди моего нового друга, сердечно отрекомендовал:
— Квелл, с дальних островов великой Туманности Андромеды. Квелл.