Оторва
Шрифт:
– Говорил, - еле пришёл я в себя.
– Мне Виктор сказал, что у Вас записей больше, чем у него, а у меня дома шикарный музыкальный центр, – переливисто зажурчал серебристый ручеёк.
– Ну, наверно, смогу удовлетворить твои заявки.
– Я куплю у Вас пять кассет, или больше, только у меня одно условие.
– Какое?
– Я хочу послушать подлинники и, потом, чтобы Вы записывали при мне - мне нужно качество.
– Не будет! Только, ведь, всё это требует времени.
– А когда Вы обычно пишете?
– По вечерам, после продаж.
– Сегодня можно?
– Можно, - согласился я.
– Погуляй с полчаса, я скоро закроюсь, вот мой адрес.
И вручил ей визитку.
– Вот здорово! Мне как раз ещё к подружке надо забежать.
Лариса удалилась, оставив ошарашеным меня своим явлением.
«Откуда, блин, берутся такие совершенные чуда, содрогающие мужскую плоть одним своим видом?» - пробежал озноб по всему телу.
Я развил бурную деятельность - лихорадочно закрыл киоск и рванул через улицу в магазин за коньяком, шоколадом и буженинкой для серьёзной закуски.
Прискакав домой, наскоро прибрал комнату и принял ванну.
Обтираясь полотенцем, я сервировал стол, еле успел - раздался звонок в дверь.
Лариса была не одна, а с подругой – блондинкой. Марину я знал, она раньше работала вместе с Татьяной.
Явление сразу двух девушек несколько раздосадовало меня, но я широким жестом пригласил их в комнату.
Подружки процокали высокими каблуками по плиткам коридора и, со свойственным всем женщинам любопытством, цепко обхватили глазами обстановку моей однокомнатной квартиры.
Ничего лишнего, всё целесообразно, пришли они к выводу и, освоившись, раскованно заулыбались и сели в кресла.
Себе я поднёс стул и взял в руки бутылку с коньяком.
– Ой, девушка на картине - вылитая Татьяна. Это её фотография?
– спросила Марина, заметив репродукцию над тахтой. Она всегда говорила громким, бесцеремонным голосом, как Дана из телепередачи «Армейский магазин», к тому же, смахивала на неё по внешности.
– Это мадонна Леонардо да Винчи. Татьяна тогда ещё не родилась, - объяснил я.
– А я думала - будем записью заниматься, - сказала Лариса, глядя на коньяк.
Она сидела лицом к солнцу, и я понял, наконец, секрет её больших глаз, так смутивших меня в киоске - глаза её как хамелеоны, играли всеми цветами радуги, но не отражённым светом, а активно излучаемым изнутри.
Столь редкое качество сразило меня вконец, в голове промелькнуло страстное, безнадёжное желание слиться с ними, раствориться в них.
– Можно и записью заняться, - продохнул я.
– Ну, уж это без меня, - сказала Марина, - кстати, мы тоже принесли вино, - и она достала из сумочки подруги, поставленной на угол стола, бутылку неизменного бюракана.
Насколько я знал Марину раньше, она всегда отличалась прямотой выражения своих мыслей.
– Но мы хотим выпить коньяку. Правда, Лариса? – продолжила блондинка.
– Люблю коньяк - налей земляк! – продекламировала Лариса и пододвинула рюмку.
– О, да ты не робкого десятку! – подумал я и разлил «Арарат».
Сразу похорошело, девчонки затребовали музыку. Я включил жизнеутверждающую «Европу».
– Всё-таки зарубежная попса лучше нашей, - прозвенел Ларисин колокольчик, она подняла на кресле руки кверху и, помахивая ими, стала подпевать в такт песне.
– Ты серьёзно увлекаешься музыкой? – спросил я.
– Старший брат приучил.
– Так у него, наверно, всё есть, что у меня.
– Он уехал с предками в Волгодонск, я живу одна.
– А что они уехали?
– Юг есть юг.
– Не ври Лариса, - сказала Марина, - у неё папа импотент по радиации, а мама здесь загуляла. Зато у Лариски теперь отдельная квартира, предки оставили её доучиваться в колледже.
– Так сразу всё и выдала, дура!
– огрызнулась Лариса.
Колледж в нашем городе считался его гордостью. Туда брали не всех, а по тестовому отбору. Значит красавица ещё и с умом.
– Да, ладно, пошли танцевать Вадик!
Марина выхватила меня со стула и заприжималась в танце горячим телом.
– Ты что всё ещё один? У тебя есть девушка?
Я знал, что Марина разведена.
– Нет и не надо, - ответил я лицемерно.
– Да уж на твоей Тане свет клином сошёлся. Подумаешь!
Я промолчал.
– Займись Ларисой, - предложила партнёрша, - знаешь, она такая ...- загадочная! – наконец, подобрала она слово.
Мне стало весело, и я расхохотался.
– Что ты гогочешь?
– Знаешь в чём загадочность всех женщин?
– В чём?
Я наклонился к уху Марины, чтобы не услышала подружка, и прошептал: